Но не менее, если не более, жалки были и окружающие этого опасно обезумевшего человека. Ничего разумно не понимающие (да и можно ли понять?), чующие, что перед ними совершается непоправимое, – и бессильные что-нибудь сделать.
Действительно, с того момента, как на всю Россию раздался крик Керенского об «измене» главнокомандующего, – все стало непоправимым. Возмущенный Корнилов послал свои воззвания с отказом «сдать должность». Лихорадочно и весело «революционный гарнизон» стал готовиться к бою с «мятежными» дружинами, которые повел Корнилов на Петроград. Время ли, да и кому было задумываться над простым вопросом: как это «повел» Корнилов свои войска, когда сам он спокойно сидит в Ставке? И что это за «войска» – много ли их? Годные весьма для приструнивания «большевистских» здешних трусов, для укрепления существующей власти; но что же это за несчастный «заговорщик», посылающий горсточку солдат для борьбы и свержения всероссийского правительства, чуть ли не для «насаждения монархизма»?
Полагаю, если бы черные элементы Ставки имели на Корнилова серьезное влияние, если бы Корнилов вместе с ними начал «заговор», – он был бы немного иначе обставлен, не столь детски (хотя успех его и тогда для меня еще под сомнением).
Но продолжаю пока летучие факты.
«Кровопролития» не вышло. Под Лугой и еще где-то посланные Корниловым дивизии и «петроградцы» встретились. Недоумело постояли друг против друга. Особенно изумлены были «корниловцы». Идут «защищать Временное правительство» и встречаются с «врагом», который идет «защищать Временное правительство» тоже – и то же. Ну, постояли, подумали; ничего не поняли; только, помня уроки агитаторов на фронте, что «с врагом надо брататься», принялись и тут жадно брататься.
Однако торжественный клич дня: «Полная победа петроградского гарнизона над корниловскими войсками».
Да, произошло громадной важности событие, но все целиком оно произошло здесь, в Петербурге. Здесь громыхнулся камень, сброшенный рукой безумства, отсюда пойдут и круги. Там, со стороны Корнилова, просто
Здесь все началось, здесь будет и доигрываться. Сюда должны быть обращены взоры. Я – созерцатель и записчик – буду смотреть со вниманием на здешнее. Кто хочет и еще надеется действовать, – пусть тоже пытается действовать здесь.
Но что можно еще сделать?
Наш Борис (пишу внешние факты) был назначен петербургским генерал-губернатором. Пробыл три дня. Сегодня уже ушел от всех должностей. Предполагаю, что его не пожелала всесильная теперь советская «демократия». Такая удача привалила – «корниловщина»! – да чтоб тут сразу и ненавистного Савинкова не сбросить?
Но и Керенский теперь всецело в руках максималистов и большевиков. Кончен бал. Они уже не «поднимают голову», они сидят. Завтра, конечно, подымутся и на ноги.
Во весь рост.
Встали. Стоят. Скоро поднимутся на цыпочки, еще выше станут.
За это время все министры только и делают, что подают в отставку. (Я их понимаю, – ничего-то не понимая!)
Чернов сразу ушел «по политическим обстоятельствам» (?). Остальные перемещались, уходили, приходили, то скопом, то в одиночку… Керенский между тем, не уставая, громил «изменника» на всю Россию, отрешал, предавал суду и т. д. Назначил Алексеева под себя и сам сделался главнокомандующим.
Почему мне вспоминается Николай II? Не похоже – и странно соединено, в каком-то таинственном аккорде (как их два лица, когда-то, рядом – в моем зеркале). И еще… Последние акты всех трагедий почти всегда похожи, сходствуют – при разности.
Керенский стал снова тяпать «коалицию» (судя по газетам; подтверждений не имею, но, очевидно, так). Совсем было стяпал с тремя кадетами, затем Барышниковым, Коноваловым… Но тут опять явились будто бы «товарищи от ЦК», прекратили все. В смятении полуназначенные и полуоставшиеся министры потекли из Зимнего дворца. Кого назад покличут?
Большевикам широко открыли двери тюрьмы (немного их там и оставалось, но все же – всему остатку). Они требуют «всех долой»: кадетов и буржуазию немедленно арестовать; Алексеева, который послан арестовывать Корнилова, – арестовать, и т. д. Теперь их требования фактически опираются на Керенского, который сам опирается… на что? На свое бывшее имя, на свою репутацию в прошлом? Оседает опора…
Дело идет к террору. В газетах появились белые места, особенно в «Речи» (кадеты ведь тоже считаются «изменниками»). «Новое время» вовсе закрыли.