Дневники

Д.: И у них новый прием. Я слышал, что они пользуются рижским разгромом. Говорят: вот, все идет по-нашему, мы требовали, чтобы 18 июня не начинали наступления.

К.: Да, да, это и я слышал.

Д.: Так принимайте же меры! Громите их! Помните, что вы всенародный президент республики, что вы над партиями, что вы избранник демократии, а не социалистических партий.

К.: Ну, конечно, опора в демократии, да ведь мы ничего социалистического и не делаем. Мы просто ведем демократическую программу.

Д.: Ее не видно. Она никого не удовлетворяет.

К.: Так что же делать с такими типами, как Чернов?

Д.: Да властвуйте же наконец! Как президент вы должны составлять подходящее министерство.

К.: Властвовать! Ведь это значит изображать самодержца. Толпа именно этого и хочет.

Д.: Не бойтесь. Вы для нее символ свободы и власти.

К.: Да, трудно, трудно… Ну, прощайте. Не забудьте поблагодарить З.Н. и Д.С.

Далее Д.В. прибавляет: «Ушел так же стремительно, как и пришел. Перемена в лице у него громадная. Впечатление морфиномана, который может понимать, оживляться только после вспрыскивания. Нет даже уверенности, что он слышал, запомнил наш разговор. Я встретил его ласково и вообще "подбодрял"».

Все, говорит Д.В., там в панике. Весь город ждет выступления большевиков. Ощущение, что никакой власти нет.

Карташёв в панике сугубой, фаталистической: «Все пропало».

Странен темп истории. Кажется – вот-вот что-то случится, предел… Ан – длится. Или душит, душит, и конца краю не видать, – ан хлоп, все сразу валится, и не успел даже подумать, что, мол, все валится, – как оно уже свалено.

В общем, конечно, знаешь, – но ошибаешься в днях, в неделях, даже в месяцах.

31 августа

Дни 26 августа, 29-го и 30-го – ошеломляющие по событиям. (Т. е. начиная с 26 августа.)

Утром я выбежала в столовую: «Что случилось?» Д.В.: «А то, что генерал Корнилов потерял терпение и повел войска на Петербург».

В течение трех дней загадочная картина то прояснялась, то запутывалась. Главное-то было явно через 2–3 часа, т. е. что лопнул нарыв вражды Керенского к Корнилову (не обратно). Что нападающая сторона Керенский, а не Корнилов. И наконец, третье: что сейчас перетянет Керенский, а не Корнилов, не ожидавший прямого удара.

Утопая в куче противоречивых фактов, останавливаясь перед явными провалами – неизвестностями, перед явными Х-ами, отмахиваясь от сумасшедшей истерики газет, – я пытаюсь слепить из кусочков действительности образ того, что произошло на самом деле.

И пока намеренно воздерживаюсь от всякой оценки (хотя внутри она уже складывается). Только то, что знаю сейчас.

26-го в субботу, к вечеру, приехал к Керенскому из Ставки Владимир Львов (бывший обер-прокурор Синода). Перед своим отъездом в Москву и затем в Ставку, дней 10 тому назад, он тоже был у Керенского, говорил с ним наедине, разговор неизвестен. Точно так же наедине был и второй разговор с Львовым, уже приехавшим из Ставки. Было назначено вечернее заседание; но когда министры стали собираться в Зимний дворец, из кабинета вылетел Керенский, один, без Львова, потрясая какой-то бумажкой с набросанными рукой Львова строками, и, весь бледный и «вдохновенный», объявил, что «открыт заговор генерала Корнилова», что это тотчас будет проверено и генерал Корнилов немедленно будет смещен с должности главнокомандующего как «изменник».

Можно себе представить, во что обратились фигуры министров, ничего не понимавших. Первым нашелся услужливый Некрасов, «поверивший» на слово господину премьеру и тотчас захлопотавший. Но, кажется, ничего еще не мог понять Савинков, тем более что он лишь в этот день сам вернулся из Ставки, от Корнилова. Савинкова взял Керенский к прямому проводу, соединились с Корниловым; Керенский заявил, что рядом с ним стоит В.Львов (хотя ни малейшего Львова не было), запросил Корнилова: подтверждает ли он то, что говорит от него приехавший и стоящий перед проводом Львов. Когда выползла лента с совершенно покойным «да», – Керенский бросил все, отскочил назад, к министрам, уже в полной истерике, с криками об «измене», о «мятеже», о том, что немедленно он смещает Корнилова и дает приказ о его аресте в Ставке.

Тут я подробностей еще не знаю, знаю только, что Керенский приказал Савинкову продолжать разговор с Корниловым и на вопрос Корнилова, когда Керенский с членами правительства прибудет, как условлено, в Ставку, – отвечать: «Приеду 27-го». Приказал так ответить – уже посреди всей этой бучи, уже крича и думая об аресте Корнилова, а не о поездке к нему. Объяснил, что это «необходимая уловка», чтобы пока Корнилов ничего не подозревал, не знал, что все открыто (???). Карташёв присутствовал при разговоре этом, стоял у провода.