Дневники

Центр, ком. партии требует Савинкова к ответу, очевидно, из-за корниловской записки. Тот самый ЦК, где «громадное большинство или немецкие агенты, или ничтожество». (Между прочим, там – чуть ли не председателем или вроде – подозрительный старикашка Натансон, приехавший через Германию.)

Сегодня утром приехал Д.В. с дачи. Затем всякие звонки. Пришел Карташёв, вчера вернулся из Москвы. Приехал к вечеру и Савинков, которому я днем успела сообщить, что его требуют в ЦК, влекут к ответу.

Конечно, Савинков не пойдет туда для объяснений. Он даже права не имеет говорить о правительственной политике перед – хотя бы не уличенными – германскими агентами. Я думаю, формально сошлется на проезд многих через Германию.

Но, конечно, будут… уговоры подчиниться постановлению ЦК и явиться на допрос. Расспросы о подробностях «записки», есть ли там уничтожение выборного начала в армии и т. д.

Продолжаю не понимать. Позиция партии эсеров сейчас, несомненно, преступная. А лично, в самых честных, самых чистых (говорю только о них), – младенчество какое-то, и не знаешь, что с этим делать…

Что они думают о «комбинации» и о принципе «записки»?

О, какие детски-искренние, преступно-путаные речи! Они, сами, вовсе не против «серьезных мер». Даже так: если Каледин с казаками спасет Россию, – пусть. И тут же: комбинация Керенский – Корнилов – Савинков – пуф, авантюра, вводить военное положение в тылу – нельзя, «репрессивные» меры невозможны. Милитаризация железных дорог – невводима; нельзя «превращать страну в казармы» и грозить смертной казнью. Наконец, если только эта «записка» будет Керенским подписана, – министерство взорвется, все социалисты уйдут или будут отозваны, и мы сами, первые (наша партия) пойдем «подымать восстание».

За точность слов ручаюсь. Воочию вижу полную картину слепого «партийного» плена. Добровольного кандального рабства. Сила гипноза, очарования, «большинства». Партия эсеров сейчас вся как-то болезненно распухла, раздалась вширь («землица»?). У них (у лучших) наивное торжество: вся Россия стала эсеровской! Все «массы» с нами!

Торжествуя, «большинство» и максимальничает; максимализм лучшего меньшинства – только от невозможности не быть со «всеми».

Кое-кто, самоутешаясь, наивно мечтает изнутри «править» ЦК, а через него направлять и стихийную часть партии. Мне даже странно это выписывать. Какая устрашающая мечтательность!

Кончаю. Еще одно вот только, самое трудное (и о чем почти не говорили!). Это что немцы перешли Двину, Рига, наверно, будет взята – если только уже не взята в данный момент.

21 августа, понедельник

Взята.

Мы отходим на линию Чудского озера – Псков. Правительство отнеслось к этому фаталистически-вяло. Ожидали, мол.

Города не разобрать. Что – он? Очевидно, нет воображения. На Выборгской заходили большевики с плакатами: «Немедленный мир!» Все, значит, идет последовательно. Дальше.

Сейчас (поздно вечером) мне звонил Л. Говорил, что оказал весьма сильное давление на Керенского в том смысле, чтоб передать Савинкову и военное, и морское министерство. (К Борису за эти дни несколько раз заезжал Керенский; подолгу говорил с ним.)

Далее Л. сообщил, что, для подкрепления, он еще пишет об этом же Керенскому письмо. Я посоветовала краткость и определенность.

Ах, все это, все это – поздно! Опять, как вечно у нас: «рано! рано!» до тех пор, пока делается «поздно».

Все согласны, что революция у нас произошла не вовремя. Но одни говорят, что «рано», другие, что «поздно». Я, конечно, говорю – «поздно». Увы, да, поздно. Хорошо, если не «слишком», а только «немного» поздно.

Царя увезли в Тобольск (наш Макаров, П.М., его и вез). Не «гидры» ли боятся (главное и, кажется, единственное занятие которой – «подымать голову»)? Но сами-то гидры бывают разные.

Штюрмер умер в больнице? Несчастный «царедворец». Помню его ярославским губернатором. Как он гордился своими предками, книгой царственных автографов, дедовскими масонскими знаками. Как он был «очарователен» с нами и… с Иоанном Кронштадтским! Какие обеды задавал!

Стыдно сказать – нельзя умолчать: прежде во дворцах жили все-таки воспитанные люди. Даже присяжный поверенный Керенский не удержался в пределах такта. А уж о немытом Чернове не стоит и говорить.

Отчего свобода, такая сама по себе прекрасная, так безобразит людей? И неужели это уродство обязательно?

22 августа, вторник

Дождь проливной; явился Л. Еще не написал письма Керенскому, хочет вместе с нами.

Стали мы помогать писать (писал Л.). Можно бы, конечно, покороче и посильнее, если подольше думать, – но ладно и так. Сказано, что нужно. Все те же настоятельные предложения или властвовать, или передать фактическую власть «более способным» вроде Савинкова, а самому быть «надпартийным» президентом российской республики (т. е. необходимым «символом»).

Подписались все. Запечатали моей печатью, и Л. унес письмо.