Дневники

Два казака. Настоящие, здоровенные, под притолку головами. У одного обманно-юношеское лицо с коротким и тупым носом, с низким лбом под седеющими кудрями – лицо римской статуи. Другой – губы вперед, черные усы, казак и казак.

Не глупые (по-моему – хитрые), не сложные, знающие только здравый смысл. Знающие свое, такое далекое всяким «нам» с нашими интеллигентскими извилинами, далекое всяким газетам, всякому Струве, Амфитеатрову… да и самой «политике» в настоящем смысле слова.

Это те «правофланговые», с которыми за неимением лучшего хочет соединиться Борис для газеты. В их газете уже сидит Амфитеатров, но они смотрят на него столь же невинными глазами, как и на газету, и на нас.

Были, кроме них и Бориса, – Карташёв, Л., М. и Филоненко.

Два слова о Филоненко, из-за которого, между прочим, тоже воевал Борис с Керенским, отстаивал его. Этот Филоненко уже не в первый раз у нас, его и раньше Савинков привозил на газетные совещания. (Я просила привезти его, ибо хотела видеть, в чем штука, что за человека Борис так яростно отстаивает.)

Должна сказать, что он производит очень неприятное впечатление. И не только на меня, но на всех нас, даже на Л. Небольшой черный офицер, лицо и голова – не то что некрасивы, но есть напоминающее «череп». Беспокойливость взгляда и движений (быть может, после корниловской истории он несколько «не в себе», недаром писал в газеты какие-то декадентски-невразумительные и «лирические» письма; а может, и они – наигранное). Присматриваясь и разбираясь, вне «впечатлений», нахожу: он очень неглуп, даже в известном смысле тонок, и совершенно не заслуживает доверия. Я ровно ничего о нем не знаю, и уж конечно никакого его «дна» не знаю, однако вижу, что у него два дна. Почему так стоит за него Борис?

Филоненко его ставленник, он был его помощником на фронте… это ничего бы не значило, но Филоненко так умно, тонко и непрерывно выражает полную преданность идеям, задачам и самому Борису, что… Борис должен этому поддаваться. Его и вообще-то «преданностью» весьма можно связывать, но когда это грубо, и человек глупый и маленький, – то кроме маленькой личной приятности и маленьких неудобств из этого ничего не выходит.

И Борис уже только смотрит свысока на этих вассалов. Филоненко же не таков; он, повторяю, так умно «предан», что не сразу разберешься. А это недостаток Бориса – весить людей, отчасти, и по их отношению к себе.

Я предполагаю (насколько видно), что Филоненко поставил свою карту на Савинкова. Очень боится (все больше и больше), что она будет бита. Другой же карты пока у него нет, и он еще не хочет отвлекаться для поисков ее. Но, конечно, исчезнет, решив, что проиграл.

Мы нисколько не скрыли от Бориса, что Филоненко нам не нравится. Он даже обещал к нам его не привозить без дела[39].

Что касается казаков и казачьей газеты, то я – против. Это не средство для достижения целей Бориса. Действовать «право» – надо, но действительна эта правизна лишь из левого угла.

Карташёв бредит новым блоком направо – без предела. Нет, если спасать все-таки «стенающую тварь», – нужна мера. А без меры – прежде всего не выйдет.

Никаких «полномочий» Керенский и не думал «складывать». Изобретают теперь «предпарламент» и чтобы правительство (будущее) перед ним отвечало. Занятия для «предпарламента» готово одно (других не намечается): свергать правительства. Керенский согласен.

Большевики, напротив, ни с чем не согласны. Ушли из заседания.

Предрекают скорую резню. И серьезную. Конечно! Очень серьезную.

На улице тьма, почти одинаковая и днем и ночью. Склизь.

Уехать бы завтра на дачу. Там сияющие золотом березы и призрак покоя.

Призрак, ибо и там все думаешь об одном, и пишутся такие стихи, как «Гибель»: «Близки кровавы зрачки… дымящаяся пеной пасть… Погибнуть? Пасть?»

Впрочем, последний раз я не стихами только занималась: Мережковский дал мне свое «воззвание» против большевиков. Длинные, скучные страницы… А по-моему, – следовало бы манифест, резкий и краткий, от молчаливой интеллигенции. «Ввиду преступного слабоволия правительства…»

Но, конечно, я понимаю: ведь это опять лишь слова. И даже на слова, такие определенные, уже неспособна интеллигенция. Какой у нее «меч духа!». Ни черта не выйдет, тем более что тут М. С ним как-то особенно не выходит.

30 сентября, суббота

Со дня последней записи мы уже ездили на Красную дачу и вновь приехали в Петербург. Нас вызвали из-за газеты (уже не казачьей). Не пишу обо всех этих канителях, собраниях, свиданиях с Савинковым и Л., ибо это кухня, и какой выйдет обед, и выйдет ли, – еще неизвестно.

Сегодня немцы сделали десант на Эзеле-Даго[40]. В стране нарастающая анархия.

Позорное Демократическое Совещание своим очередным позором и кончилось. На днях откроется этот «предпарламент» – водевиль для разъезда.

«Дохлая» правительственная коалиция всем одинаково претит. Карташёв идет по той наклонной плоскости, на которую вступил весной. Его ценность все равно, уже наверно, будет потеряна. Но мне его жалко и как человека. И чем заразился?