Дневники апокалипсиса (СИ)

Рон вспомнил. Вспомнил мать и ее безумства, вспомнил изможденного отца, вспомнил самоубийство сестры. Он даже вспомнил дом, где они жили и ту беспросветную нищету. Единственное, что он не помнил, это где находится дом и что стало с отцом. В больнице с ним носились как с королевской особой, бабушка постаралась – лучшие врачи и пластические хирурги практически вернули Рону нормальную прежнюю внешность. Лишь небольшая горбинка на переломанном носу, и тонкий белый след от шрама на левой стороне лица делал его вид несколько зловещим, особенно когда он улыбался. Хирурги почему-то уделили все свое внимание глубокому порезу справа и его действительно как и не было. Только бровь посередине осталась словно поделенной на две части. А вот ране на щеке они не уделили особого внимания, видимо не посчитав ее серьезной, и в итоге – шрам, продолжающий улыбку делал его похожим на Джокера, особенно, если лицо попадало в тень. Его длинные волосы были обриты под ноль – как напоминание об операции на открытом мозге. Лицевые кости тоже подправили, и теперь он был счастливым обладателем титановой скулы. Но все эти вмешательства все равно не испортили, а даже добавили некого шарма его слишком ванильной внешности, сделав еще более привлекательным для дам. Однако, теперь он перестал быть ангелочком для старушек, и своим старым новым лицом стал привлекать женщин за 40, которые слетались на него как осы на мед. Осами они и были, тощие, желчные и вызывали у Рона еще большее отвращение, чем его похотливые старушки.

====== #28 ======

Рону было 19, когда он, внезапно для себя, приехал в какой-то нищенский район. Как он здесь оказался он не понимал, просто вышел от очередной своей любовницы, сел за руль своей спортивной, вызывающе жёлтой машины, и вот он тут. Он смотрел на здоровенный грязный серый дом, такие же серые мрачные окна, в которых тут и там светился тусклый противный молочный свет и думал о том, как вообще тут можно жить. Хотя, наши окна до сих пор светятся.... И сам в ужасе осекся от этой мысли. Наши окна... Наши окна – он шепотом повторил, глядя на два маленьких окна на четвертом этаже. Он тут жил, это его дом... И Рон, выскочив из машины, и забыв даже захлопнуть дверь, не то чтоб ее запереть, вбежал в мрачный подъезд. Ему было плевать, угонят его крутую тачку или разберут на запчасти, он нашел свой дом!!! Он прыжками преодолел четыре пролета и оказался перед обшарпанной дверью. В коридоре воняло мочой, прокисшей едой и затхлым сырым бельем, нищетой, в общем, воняло. Он нерешительно постучал, почему-то оглядываясь по сторонам. Никого в коридоре не было и никто ему не открыл. Он приложил ухо к двери – явно работает телевизор. Рон сильнее вжал лицо в ободранную обшивку, как будто хотел получше услышать о чем же там тарахтит телек, и дверь внезапно открылась и он ввалился внутрь квартиры.

Рон ужаснулся от беспросветной нищеты, грязи, вони которые навалились на него едва он оказался в квартире. Он стоял и с брезгливым ужасом смотрел, как по квартире полчищами бегают здоровенные тараканы, и неосознанно отступил к двери, когда внезапно начавшаяся реклама громко оповестила, что все таки в квартире кто-то есть, раз телевизор включен. Парень чуть подался вперед и заглянул в комнату, и конечно он ее узнал. Вон кровать на которой они с отцом спали, т.к тот боялся оставлять его одного, все тот же старенький телевизор и инвалидное кресло перед ним. Он видел такие – лет десять назад, это была очень популярная модель – само сиденье вращалось вокруг своей оси, кресло могло самостоятельно ездить, надо было лишь нажать на кнопку, и раскладываться в лежачее положение. Такое кресло было у одной из его старушек, потом она сменила его на более современное. Это кресло даже стоя к нему спинкой показывало насколько оно изношено : ткань обшарпана, потерта, дыры, грязные пятна, ржавчина, одно правое колесо спущено и кресло немного заваливалось в сторону. Над подголовником он увидел почти лысый затылок, с остатками седеющих волос. Это не может быть живой человек, почему-то подумал Рон, это кресло и эта голова...Зря он сюда пришел... Он попятился к выходу, когда кресло, с противным скрипом давно несмазанных подшипников, повернулось в его сторону. Рон не узнал, он просто знал – это его отец! Рано постаревший, худой, лицо скошено в сторону, один глаз прикрыт сильно опустившимся веком, половина рта провисла, а вторая наоброт вздернута в пугающем оскале, обнажая страшный кривой желтый зуб. Позже, намного позже он увидит тысячи таких лиц, но все они будут мертвыми, а сейчас его живой отец смотрел на него внезапно ярким голубым глазом и беззвучно плакал.