Картины считаются поддельными тогда, когда они написаны не самим художником. Однако если он, по слабости, продал их как свои или подписал своим именем, они рассматриваются как подлинные. Эксперт, приглашенный для оценки такого произведения, естественно, попадает в затруднительное положение: оценив сперва вещь по достоинству, он вынужден менять свое мнение о ней, как только ему докажут, что спорная картина вышла из рук самого художника.
Г-н Баг упрекает меня за статью в «Gaulois». Но я отнюдь не автор ее. Мое имя даже не упоминается в ней. Об инциденте, которому она посвящена, говорили все и говорили уже много дней. Что же удивительного в том, что журналист обратился к этой теме?
Г-н Баг усматривает в разглашении этого факта (хотя я тут ни при чем) происки конкурентов, ведущих борьбу против уважаемой фирмы. Защищать эту фирму, в солидности которой ни у кого не возникает сомнений и к руководителям которой я питаю самое глубокое уважение, нет никакой нужды.
Упрек в непоследовательности, брошенный мне потому, что я старался познакомить публику с художниками, неравноценными по таланту, вызывает у меня лишь улыбку. Кто приносит больше пользы художнику — тот, кто покупает его произведения с самого начала, когда талант его еще не признают и даже не замечают, или тот, кто поддерживает и восхваляет его лишь тогда, когда он уже завоевал себе имя, то есть чаще всего в старости или даже после смерти?
Я был и остаюсь другом Бугро, Кабанеля, Бонна, Бодри, равно как Жюля Дюпре, Рибо, Бонвена и многих других. Одним из первых я по достоинству оценил их и помог им завоевать репутацию, о чем отнюдь не сожалею. Но разве это давало мне основание пренебречь такими великими художниками, как Милле, Делакруа, Коро, Руссо, Курбе, и предоставить им прозябать в безвестности?
Если их имена окружены сегодня славой и во Франции, и во всем мире, я могу, при всей своей скромности, заявить, что этому способствовали и мои усилия. Дружеские письма вышеназванных мастеров, сохранившиеся у меня, устраняют всякие сомнения на этот счет.
Затем, когда произведения этих живописцев стали редкостью, я стал искать среди молодого поколения таких художников, которым суждено было, в свою очередь, стать мастерами. А поскольку, вопреки столь частым утверждениям, искусство во Франции отнюдь не умерло, я нашел их и предложил им свою поддержку. Лермит, Фантен-Латур, Буден, Ролль, Дюэ, словом, почти все наши великие художники знают, что я для них сделал, и удостаивают меня своей дружбы.
Перехожу теперь к главному своему «преступлению», затмевающему все остальное. Уже давно я покупаю и высоко ценю произведения чрезвычайно оригинальных и умелых художников, многие из которых, бесспорно, гениальны; более того, я стараюсь убедить в том же любителей. Я считаю, что произведения Дега, Пюви де Шаванна, Моне, Ренуара, Писсарро и Сислея достойны занять место в самых прекрасных собраниях. Многие любители уже разделяют мою точку зрения, хотя большинство еще держится противоположных взглядов. Но это вопрос личных вкусов, и оспаривать их волен каждый.
Г-н Баг упоминает об одной работе Добиньи и одной — Дюпре, по поводу которых я с ним советовался. Он утверждает, будто мы разошлись во мнениях. Однако память обманывает его: по поводу этих картин, а также одного поддельного полотна Диаза, принадлежащего тому же любителю, он пришел к тем же выводам, что и я.
Письмо г-на Девриеса, которым я располагаю, вполне достаточное доказательство того, что я и не думал соглашаться на курьезное предложение заключить пари на 25 000 фр. в связи с картиной, подлинность которой я никогда не отстаивал. Это все равно, как если бы я предложил г-ну Багу заключить пари о подлинности полдюжины полотен Руссо, которые он недавно мне показал. Г-н Баг попросил меня зайти посмотреть картины, а я объявил, что считаю их подделками; он согласился с моими выводами. Однако мне и в голову не пришло писать ему письмо по этому поводу.
Надеюсь, господин главный редактор, что я ответил на каждое из выдвинутых против меня обвинений. В этой полемике на моей стороне все художники, которых я защищаю, и многие любители, симпатиями которых я имею честь пользоваться.
Соблаговолите принять уверения в самом глубоком моем уважении.
Дорогой господин Фантен-Латур,
Несколько раз заходил к Вам в мастерскую, чтобы рассказать о своей поездке, но так Вас и не застал. Боясь, что отсутствие Ваше затянется, а мне скоро придется опять уехать в Нью-Йорк, я и решил написать Вам.
Ваша картина восхитила многих зрителей, хотя продать ее мне еще не удалось; однако по столь небольшой вещи нельзя судить о художнике, и мне хотелось бы, чтобы Вы, в Ваших и моих интересах, одолжили мне свои основные произведения. Не считайте американцев дикарями. Напротив, они гораздо менее невежды и рутинеры, чем наши французские любители.