Дневники казачьих офицеров

Кубань была очень полноводной, впереди шли два черкеса, показывая нам путь. Реку перешли благополучно, но те же черкесы нам сообщили, что в двухстах шагах от переправы имеется кожевенный завод и на нем всегда находятся семь человек красных, вооруженных винтовками. Я послал семь казаков с урядником, которые без выстрелов обезоружили их.

Дивизион занял ярмарочную площадь, мы обратились к местным казакам и получили от них две линейки. Поставили на них пулеметы и с благословением Божьим повели наступление. Красные открыли убийственный огонь. Спешенная цепь без выстрелов, с криком «ура!», заняла их окопы, но почти в это самое время с тыла появились около 200 кавалеристов и решительно нас атаковали. Я приказал пулеметчикам открыть огонь по красным, конная полусотня пошла на них в атаку и преследовала шесть верст по дороге, соединяющей Баталпашинск с Воровсколесской.

С лошадьми для их охраны я оставил один взвод, а остальных казаков в пешем строю повел к центру станицы. Противник кое-где пытался нас остановить, но пулеметного огня он не выдерживал. В темноте было очень плохо видно, но мы шли смело, зная, что нас ожидают свои же казаки, и, когда начало рассветать, мы были на соборной площади.

(На этом записки полковника Маслова заканчиваются. — П. С.)

Послесловие через полвека

^{4 января 1970 года.}

Генерал В. Г. Науменко (США) — А. П. Маслову (Югославия).

<…> после получения Вашего первого письма написал в Бельгию представителю нашего Атамана Дроботу Ивану Ефимовичу письмо, просил навестить Павла Максимовича и если что ему надо, то по возможности помочь. От него получил ответ. В своем письме от 26 декабря 1969 года он пишет:

«Я Вам сообщаю, в каком состоянии находится в настоящее время Павел Максимович. Вы пишете, что он плохо видит. Он не только что не видит, но и не слышит, а в особенности несчастье, что он лишился рассудка. Он нас никого не узнает. Придешь к нему, поздороваешься, а он предлагает начать формировать отряд или предлагает идти в наступление…

А посещать, мы его всегда посещаем, также посещает и союз инвалидов.

Главное то, что он находится в приюте. Уход за стариками и больными очень хороший. Имеются сестры, которые по ночам ходят и смотрят за больными, всегда купают и переодевают в чистое белье. Я получил из Кральева от моего знакомого письмо, в котором сын Маслова просит сообщить ему о своем отце. Я ему написал, чтобы он не беспокоился. За ним уход хороший, а если скончается, то похороним с казачьей почестью. О его выздоровлении и думать не приходится, только молим Бога, чтобы принял его душу».

Я рад сообщить Вам о том, что отец Ваш не брошен казаками в Бельгии и они о нем заботятся. Мне приятно было узнать из письма Дробота о том, что Вы беспокоитесь о своем отце. Бог Вас за это вознаградит.

Далеко не у всех такие дети, а большинство о своих стариках не только не заботятся, а и думать о них не хотят.

…Я радуюсь, что в Вашем лице мы — кубанцы — имеем настоящего казака. Хвала и честь Вам. Если Вам понадобится какая справка, прошу писать мне, я всегда отвечу на Ваше письмо.

Сообщите, есть ли еще в Кральеве кто из кубанцев и вообще есть ли там русские. Пишите о себе, о своей семье…

Если вспомнит меня кто из кральевчан, передайте ему благодарность за то, что меня не забыл.

…Большое Вам спасибо за заботы о Павле Максимовиче.

<…>

Ф. И. Елисеев С хоперцами

ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ

В 3-м Уманском полку. Полковник Гамалий

Я совершенно не знал черноморских станиц, в средине мая 1919 года едучи в Екатериновскую станицу Уманского полкового округа, где формировался 3-й Уманский полк, которым командовал полковник Гамалий[110] и куда я был назначен походным атаманом генералом Науменко на должность помощника командира полка.

Мне было скучно. Я был огорчен несправедливостью отозвания меня из Корниловского полка в самый разгар победного наступления на Царицын и чувствовал, что тыл — совершенно не для меня. Тишина и покой после долгого пребывания на фронте и в боях были неприятны. Они томили и клонили душу к апатии. Я чувствовал, что в тылу буду совершенно бесполезен. И сытая тихая беззаботная жизнь меня утомит своим застоем. И вот, когда я вышел из поезда на станции Крыловская, как везде на Кубани далеко отстоящей от станицы, мне сделалось неимоверно нудно…

На извозчике степью еду в Екатериновскую, направляясь прямо к площади, зная, что штаб полка должен быть где-то там. Издали вся станица утопала в цвету белой акации.