Дневники Льва Толстого

[21 мая/2 июня 1884] Раньше. С детьми кофе. Читал Hypatia {роман Кингсли по-английски}. Пропасть просителей. Обделенные землею вдовы, нищие. Как мне это тяжело, п[отому] ч[то] ложно. Я ничего не могу им делать. Я их не знаю. И их слишком много. И стена между мной и ими. Разговор за чаем с женою, опять злоба. Попытался писать, – нейдет. Поехал в Тулу. Дорогой мать с дочерью. Ее зять каменщик повез мужика за Сергиевское. Его соблазнило богатство мужика (он хвастал, что берет 2000 за невестой), и он в долу стал убивать его взятым с собою топором. Тот вырвал топор. Этот просил прощенья. Тот выдал его в деревне. Ведь это ужасно! Резунова старуха приносила выдранную Тарасом косу в платочке. Как помочь этому? Как светить светом. Когда еще сам полон слабостей, преодолеть к[оторые] не в силах? В Туле, не слезая с лошади, всё сделал. Вернулся в 6. Почитал и шил сапоги. – Долго говорил с Таней. Говорить нельзя. Они не понимают. И молчать нельзя. – Курил и невоздержен (2). (49, 96)

Как тут жить, как прорывать засыпающийся песок? Буду рыть. Курил и неприятным тоном заговорил за чаем (2). (20.5./1.6.1884 // 49, 96)

II-7 (27.3.2001)

Продолжаем тему счастья, беря записи теперь разных лет, т. е. отойдя на время от чтения по годам.

Есть большая прелесть, соблазн в восхвалении, в пользовании славой, но едва ли не бóльшая еще есть радость в самоунижении. Я как-то по глухоте не расслушал и сделал глупый вопрос и совершенно искренно сказал: я, кажется, от старости стал и глух и глуп. И, сказав это, мне стало особенно приятно, весело. Думаю, что это всегда так. (30.9.1906 // <ПСС, т. 55>)

Здесь от растерянности и неудобства к счастью один шаг, как пнуть ногой часть ненужной постройки и свалить ее – постройка своей выдающейся, способной, одаренной личности, которой удается несмотря на большие годы уже держать форму, подтверждать свою гениальность. Облегчение как от донести и свалить громадный мешок, и не потерять его: ведь от исповедания своей глупости талант от тебя не уходит никуда.

Так? Или – внимание, потраченное на самокритику, можно и нужно было потратить на тренировку преодоления своей глухоты, глупости, т. е. всё равно на поддержание формы? Аскет не отвлекается ни на любование собой, ни на самоиронию? Причина радости (счастья) эти противоположные сразу: слава великого человека и смирение скромного, одновременно.

Человек, выбирающий между этими двумя, – я имею в виду, непрестанный труд культивирования формы (мыслителя, писателя, учителя) или счастье оставления, отпускания себя, отдавания себя естественной смерти, – ему трудно, он видит себя без ориентиров. Попробуйте представить: решение тут действительно трудно. Он, как тонущий, хочет руки помощи, и – нигде, ниоткуда: все нацелены на достижение, т. е. на поддержание уровня компетентности, если уж нельзя дальше его повышать. И всю цивилизацию вокруг себя, т. е. массовую, Толстой видит как повышение уровня компетентности. Вы возразите: но есть тонкие, понимающие, гении. Толстого давно занимает масса. Он не согласен, что масса всегда болото. История примерно последних шести тысяч лет пошла не туда.