Дневники Льва Толстого

Записано {т. е. сам себе кратко записал узелок на память, потом чуть не забыл развернуть}: о ложном пути народов, устраивающих свою телесную жизнь. Совсем было забыл, что это значило, и сейчас вспомнил всю эту мысль, которая, и когда записал ее, и теперь, кажется мне особенно, необыкновенно важной.

Мысль эта в том, что мне думается, что люди пережили или переживают длинный, со времен не только Рима, но Египта, Вавилона, период заблуждения, состоящего в направлении всех сил на матерьяльное преуспеяние, в том, что люди для этого преуспеяния жертвовали своим духовным благом, духовным совершенствованием. Произошло это от насилия одних людей над другими. Для увеличения своего матерьяльного блага люди поработили своих братьев. Порабощение это признали законным, должным, и от этого извратились мысль, наука. И эту ложную науку признали законной. От этого все бедствия. И мне думается, что теперь наступило время, когда люди сознают эту свою ошибку и исправят ее. И установится или, скорее, разовьется истинная, нужная людям наука духовная, наука о совершенствовании духовном, о средствах наиболее легких достижения его. (30.9.1906 // <там же>)

Порабощение – прежде всего не силой, а согласием видеть в другом другого, отгородиться. В какой мере это Прудон, «собственность это воровство». Наверное, в большой. Дело не в филиации идей, а в возможности, которую он чувствует. Что потом произошла революция, т. е. срыв этой возможности, и величие революции только показывает, что было на чём быть ей великой, на величии сорванных возможностей, – только подтверждает ощущение Толстого. И массовость революции – верность его ориентации на массовость, на всех. Что эта революция была срыв, и перед этим, и после этого тоже, говорит о высоте планки, которую не может взять человечество: как спортсмен ставит цель и всё не может, но здесь труднее, потому что в данном случае планка не видна. – Это ожидание духовной науки я связываю с ощущением О. А. Седаковой, что будущее из наук за психологией.

Необходимость перемены Толстой ощущает телесно, и именно так, что рядом для него ужас и счастье, одинаково убедительные и неотменимые, как сказать, неотвратимые, так что это соседство заставляет, диктует искать.

Уж очень отвратительна наша жизнь: развлекаются, лечатся, едут куда-то, учатся чему-то, спорят, заботятся о том, до чего нет дела, а жизни нет, потому что обязанностей нет. Ужасно!!!! Всё чаще и чаще чувствую это. (10 октября 1906 // <там же>)

Обязанностей нет, в смысле – нет прикосновения к необходимости. Не так, что необходимость придает остроту жизни, а скорее так, что жизнь и есть то, что возникает в безвыходности: в необходимости; в нужде. Претензия Толстого к науке та, что она не возникает из настоящей нужды.

[…] Нет никакого сомнения. Не в том, что то, что она исследует, неверно, а в том, что это не нужно: некоторое относительно, в сравнении с тем, что важно и не исследовано, а многое и совсем не нужно. И я твердо уверен, что люди поймут это и начнут разрабатывать единую истинную и нужную науку, которая теперь в загоне – НАУКУ О ТОМ, КАК ЖИТЬ. (Там же)