Дневники Льва Толстого

Когда в первый раз было сказано: в a – месте повторяет[ся] в b времени – c число убийств или самоубийств, и никто не отвергнул эту опытом добытую аксиому, было положено начало новой философии, новой логике, психологии, истории, юриспруденции, новое начало всем ф[илософским] наукам, и старые начала б[ыли] уничтожены. (Зап кн № 2, 20.12.1868)

Заметьте: не так, что человек думает, что делает одно, а делает другое, как пчела, а сокрытие идет гораздо глубже, до того, что он думает и хочет не так, как ему кажется, что он думает и хочет.

Попробуем из замеченного расшифровать запись 24.1.1872 в Зап. кн. № 2.

Тяготенья – нет.

Тепла – нет.

Явления тяготения суть явления вращения концентрически разных – в N. отношении плотности к центру – сфер. Ядро падает на поверхность – т. е. из сферы воздуха стремится в сферу железа. —

Водород падает наверх, т. е. из сферы воздуха стремится в сферу водорода.

Для Толстого нетерпимо отделение тела от его действия. Ведь человек это сила. Покуда простирается сила, протягивается и человек. Поэтому там, где наука говорит отдельно о теле и его силе тяготения, Толстой видит протяжение самого тела. Тело тождественно силе. Тело-сила имеет строение. Это строение имеет тенденцию сохраняться. Падение камня на землю это перераспределение составных частей земли как тела-силы, т. е. значит выбрасывающего себя далеко за так называемую поверхность земли, – сохранение строения, когда тяжелое ближе к середине, легкое к краю. Земля большая как такая сила и не сливается с другими телами-силами. Всё дело в плотности, а не в тяготении. Что менее плотно, вытесняется плотным и тогда называется легким. В чём здесь новость. Исключается дальнодействие, всякое воздействие происходит прямым касанием тела к телу, т. е. опять же сила вокруг тела не отличается от тела, отождествляется с ним. Отменяется необходимость объяснять тяготение, радикально, через отмену самого тяготения. Поддержание стабильности системы тел объясняется не балансом центробежных сил инерции, стягиваемых силами притяжения, а тем, что пространства нет, а есть тесно касающиеся друг друга тела, расталкивающие друг друга.

(Сфера земли (и всякого тела небесного) не кончается ни его поверхностью, ни его атмосферой, ощущаемой, оно непосредственно граничит с другим телом и исключает возможность двух тел занять одно пространство.) (Там же)

В сверхплотной скорописи Толстого, одними намеками, вставка между запятыми определения «ощущаемой», применительно к атмосфере, подразумевает неощущаемую, невоспринимаемую, только действующую сферу тела, от тела неотделимую, неотличимую кроме как по этому признаку, неощущаемости, а по основному и решающему существу тела, силе, ту же самую. Вы скажете, как может быть действие и не ощущаться. Как пчела несет семена растений, делает это дело, и надежно не ощущает именно потому, что ощущает тяжесть пыльцы на лапках. Лейбница Толстой не упоминает, но мысль та же, может быть славянская (Лейбниц считается по роду славянин), или, вернее, доисторически древняя: кроме ощущаемых восприятий, мы воспринимаем много неощущаемого; небо возможно, даже скорее всего, гремит страшным шумом всегда, с самого начала, беспрерывно, этот грохот нами принимается, как приемник принимает радиоволны, но не ощущается, как мы не ощущаем радиоволны.

То, что мы ощущаем не всё, не означает, что ощущаемое важнее неощущаемого. Другое дело, что ощущаемое плотнее (можно считать это синонимами и тавтологией соответственно), а не ощущаемое разреженнее. Но разреженное может быть интенсивнее, т. е. делать больше существенной работы. Так у Аристотеля пятая стихия, эфир наверху на краю, вовсе не самая плотная, но всё движение под ней идет ступенями от нее.