Дневники Льва Толстого

Вы скажете, что необъясненность тяготения здесь просто перекладывается в мистическое понимание тела. Но вот разница. Нам опыт тяготения непосредственно не дан: свое тело мы ощущаем то легким, то тяжелым, восприятие ньютоновской постоянной массы нам просто недоступно. Это конечно не значит, что она не существует, но <она> на расстоянии, еще ожидающем уточнения, от нашего непосредственного опыта. А вот, наоборот, опыт силы, влияния, нашего присутствия, вообще присутствия, относящегося к нам (в обоих смыслах слова), – очень близок нам.

Заметьте, что от известной античной и вообще вечной схемы «всё во всём своим образом» космология Толстого отличается тем, что как камень падая не проникается воздухом и не впитывается в воздух (надо только теперь всегда помнить, что видимый осязаемый камень имеет, возможно, на самом деле другой вид, имеет неощущаемые, хотя и принимаемые нами сферы, в них входит, возможно, слово камень и символ камня, его место в истории человечества, что-то вроде несомого камнем, как пчелой, семени), так Земля может вместе со всеми своими неощущаемыми сферами, как камень, войти в сферу Солнца, падая в него и компенсируя падение инерцией вращения, как бы на ощупь пробираясь сквозь сферы Солнца, пока не попадет на свое место. Здесь у Толстого, как во многом, недоработка, да и вообще концы его теории не сведены, она состоит из вспышек догадок, так что будьте пока довольны этим образом Земли, пробирающейся со всем своим видимым и невидимым багажом через слои Солнца – помните, не поля притяжения Солнца, а самого Солнца-тела-силы!

Земля вращается с др[угими] планет[ами] вокруг солнца. Т. е. по мере своей плотности относительно сфер солнца находит свой путь в одной из сфер. Направление ее определено сферой вращения солнца, непосредственно соприкасающейся с ее сферой и сферами других планет. (Зап. кн. № 2, 24.1.1872)

Мы свободны понимать сферу Солнца, его тело не в виде шара, а в виде, может быть, осьминога, вообразите другое сложное органическое тело, в пазах которого находят себе место планеты, тоже не биллиардные шары, а тела.

Тяготения нет, но есть притяжение. Опять же, прямой опыт притяжения нам дан, во влечении.

Посмотрим, насколько далеко Толстому удастся продвинуться в физике, полагаясь в сущности только на феноменологию непосредственного опыта.

Електричество – освобожденная от центростремительной центробежная сила.

Оно бежит (по коридору), стремясь к кругу в хорош[ем] проводнике. (Там же)

Для проявления электричества нужна разница полюсов. В этом смысле толстовская дефиниция верна: электричество как проявившееся, ставшее током, освобождено от всеобщей двойственности. Его движение это стремление разведенных полюсов снова соединиться, замкнуть круг. Оно движется поэтому только когда не может это сделать сразу, ему устроен коридор.

Тела-силы, вернее силы-тела. «Телом мы называем единицу точек сил» (там же). Тело это наша мера ощущения силы. Та же сила, не ощущаемая нами, и не называется уже нами телом, а лучше бы для Толстого если бы называлась, но он держится сложившегося языка, не вводит новой терминологии. Отнесение всего видимого и невидимого в мире к одному понятию силы имеет не в последнюю очередь тот смысл, что всё нас касается, относится к нашей непонятной нам работе, которая главная в нас и для нас, хотя мы, как пчелы, воображаем себе свои цели.

Плотные точки сил в земле производят плавление металла.

Разреженные и более интенс[ивные] производят растения, организмы.

Еще более разреженные и интенс[ивные] производят явления, не ощущаемые нами. (Там же)

Художественная работа Толстого идет на тонкой грани ощущаемого. Она располагается в том же ряду действующих сил, силовых действий, что и расплавление магмы под землей.

И вот наконец очень крупный ход Толстого, на уровне современных проблем обоснования наук. Законы прилагаются к телам, массам, словом единичностям. Единичность устройства всего однако вовсе не очевидна. В нашем внутреннем опыте если единичность вещей, событий, настроений дана, то ничуть не в меньшей мере, чем туманность, размытость, неопределенность.