Настроение после вчерашних перипетий кефирное: прогулка по городу и в путь, проездом через монумент Че
Центр. А чего вчера вечером так срались-то: вокруг совершенно нормальные люди. Ни вышек, ни оцеплений. И всё вчерашнее светопреставление – не более чем страшный абстинентный сон. Но нет, не сон: на площади уже поджидает вчерашний велосипедист, со вчера «случайно проезжающий мимо». А мы про двадцатку-то уже знаем. Как зашипели мои гуси-лебеди, крыльями замахали на него. Прогнали супостата, в общем.
На центральной площади символ города – мальчик с одним снятым сапогом. Что сие значит? «Трабаха маньяна»? Или памятник Леониду Агутину? А вот и гостиница Центральная пресловутая. Всё-таки хорошо, что вчера смогли оторваться от «титьки» алеманской, и отдались на растерзание частному сектору [55]
.Вальяжничаем на скамейке, в эпицентре. Подходит к нам неспешно дедушко и речь такую заводит на «аглицкой мове»:
– Послушайте, только не прогоняйте дедушку сразу. Я знаю, что все вокруг вам предлагают: сигар, девок. Уверен, что вы уже достаточно этого дерьма накушались. Вижу по кефирным лицам. Я не буду «втюхивать» вам ни того, ни другого. Ни чего бы ещё, что в большом количестве могут вам предложить другие несознательные и меркантильные элементы…
А мы, затаив дыхание, ждём ключевой связки его пламенной речи –
– …НО
(вот она – связка!) я пенсионер. И денужек мне Фидель мало платит. Потому прошу вас вспоможить посильно мою кубинскую старость.Эка дед завернул! Мы этому «случайно проезжавшему мимо» с Мариковского барского плеча двадцатку скинули, а деде не дадим? Дали, конечно. За образность речи и за стройный слог. И за благородную старость тоже дали. И за Фиделя. И за английский. А тут и бабка как из-под земли нарисовалась. Как лист перед травой. И вмиг обернулась старухой-процентщицей [57]
. И совершила взаимовыгодный обмен с нашим денежным мешком, Мистером Боббой:Зашли в лавку сувенирную. Футболки, кассеты, прочая дребедень алеманская. Леопольд мне:
– Не бери здесь майки.
– Бляха-муха, отец, а где тогда брать? И когда? Ты и на Варадеро меня отговорил. Так до сих пор без майки и хожу: «Папка старый, мамка старый. Каюм халат не был…»
– Щас не об этом…
Ох, мутит как всегда наш Лев Гурыч [58]
. Ладно, подожду следующего случая. Тогда к музыке. Тёте за прилавком говорим, что под две кнопки официального астасьемпровского агитпропа по радио в авто сальсу не больно попляшешь.– Ты, уж, дай нам, голубушка, пару кассет настоящих, аутентичных, зажигательных – вкусных.
В ответ она надиктовала целую лекцию по всем жанрам латинской музыки. Конечно, на кубано, то есть без единого пробела меж слов, на одном дыхании:
– Сальса-сон-самба-румба-мамба-нуэва-трова-хабанера-реггетон… чего изволите?
– Тётя, ты же видишь, что мы ненастоящие сталевары. И не знаем, что такое ваше сталеварское «эрекция» и «эякулят» означает. И из всего перечисленного только «рыги-тон» и слышали [59]
.Тётенька, и впрямь, видит перед собой четвёрку пристяжных, но слабо вменяемых рыг:
– Тогда вот вам: это для ног, а это – для ушей! Так понятней?
– Ах ты, пэсонька наша! Мучо грасьяс.
И точно: та, что «для ушей» кассета сопровождала нас во всё наше путешествие. Вот и сейчас: пишу, а из колонок Habaname
звучит. Она же была хорошим толчком к налаживанию контакта со взятыми в плен придорожными «языками», которые тут же начинали ей подпевать. Уже на обратной Гаване я купил этот самый альбом на двойном диске. Думаю, стоит озвучить, рекомендую: