Дневники русской женщины

Но мне разговор с подобным «экземпляром» студента уж надоел; если он хотел порисоваться предо мною – он не достиг цели: и истина о подобном отношении к науке и такие мнения не были для меня новостью… ново было только то, что на этот раз я сама слышала их и от студента же, и на празднике. Чтобы покончить, я ответила неопределенно на его последний вопрос: Да, приходится…

– Чем же вы преимущественно интересуетесь? – приставал он.

– Психологией, – одномерно отвечала я.

– Кто у вас читает ее?

– Введенский.

– Интересно?

– Очень интересно (я торопилась допить свой чай); в особенности книга, которая им рекомендуется в качестве пособия…

– Какая же? скажите?

– Вам-то во всяком случае это неинтересно знать… – И несмотря на дальнейшие приставания, он так и не узнал имени автора. Я поторопилась уйти поскорее и, выходя из комнаты, вздохнула облегченно, – точно избавилась от тяжкого кошмара…

В зале по-прежнему толпилась масса народа.

28 сентября

…Когда я оглядываюсь назад на все последнее время – мне даже как-то страшным кажется, как могла я вынести такие нравственные мучения, тем более ужасные – что ни для кого они не заметны?

Да… это время прошло, и кем же я вышла из этих, вполне, впрочем, заслуженных испытаний? После того как я узнала, что у меня неврастения, – я вполне поняла, отчего временами душевная боль доходит до острого, почти физического страдания… В лекциях Кожевникова я читала, что эта болезнь развивается вследствие «психических влияний угнетающего свойства» – совершенно верное мнение. Моя живая, нервная натура не выдержала нашей изуродованной жизни… и в то время, когда я, страстно стремившаяся к науке, наконец-то, достигла пристани, – оказалось на поверку, что заниматься-то, учиться-то – и не могу! Полное переутомление и потеря памяти в связи с чрезвычайной нервной восприимчивостью…

Положение драматическое.

И я не знала об этой своей болезни и все время с ужасом думала, не схожу ли я с ума, но к врачу обратиться не догадалась, до тех пор, пока случайно в Киеве не решилась пойти к П-ву… Этот странный человек, лечивший индийской медициной, именно потому и навел меня на мысль обратиться к нему, что не был врачом по профессии, к которым я относилась с недоверием… Но лекарства его обходились мне слишком дорого, не по моему студенческому карману – и я оставила его лечение (принесло ли оно мне действительную пользу – не знаю, но я во всяком случае в него верила).

Это было прошлою осенью. Прошло несколько месяцев – в феврале получаю письмо о болезни Вали, – и началась для меня страшная нравственная пытка, отголоски которой, вероятно, никогда не исчезнут во мне и окончатся лишь с моею жизнью.

Вчера я получила от нее письмо, где она пишет, что «кажется, выздоровела окончательно», доктор отменил лекарства… Я просто ни поверить, ни радоваться не смела от неожиданности: нет, не может быть! это уже слишком! вероятно, что ей только стало лучше… А если правда?

Великий Боже, я испытываю такое чувство, как будто бы вновь родилась наша Валя… Получить воспаление почек в 20 лет, быть лишенной возможности свободно двигаться, постоянно лежать, быть обреченной на вечную диету… – и это при слабом характере, склонном к меланхолии, при страшной нравственной анестезии близких ей, которые не способны ни утешить, ни ободрить ее, а только втягивают ее еще глубже в мрачное настроение – что может быть печальнее? Это почти немая нравственная смерть, на которую я обречена была смотреть, повергнутая в полное отчаяние, не имея возможности помочь так, как хотела бы… Временами, в отчаянии, я думала – не лучше ли будет, если Валя умрет, нежели будет жить; но тут являлась мысль о ребенке: мне становилось страшно за будущность малютки, и я с ужасом отталкивала от себя мысль о смерти. Каковы бы ни были условия – все ж можно надеяться, что по крайней мере ребенок вознаградит сестру за все.

Люди сильные духом выходят из страданий еще более крепкими, слабые – разбиваются; для натур от природы нравственно тупых они проходят бесследно. Так случилось и в этот раз…

11 октября

Да, вот оно начало… чего? – конца? – Нет, но начало «страдания за грехи отцов». Впрочем, оно уж давно началось, давно еще, с 18–19 лет, когда впервые начали портиться мои нервы, теперь же – переход на «телесные явления».