Дневники русской женщины

Университет профильтруют к 24-му. Но что же будет у нас? Во враждебном отношении партии 300 нет и сомнения: еще вчера было видно, что крайние из них на все пойдут, – то же и сегодня. Едва я вошла, как черненькая С-ова задорным тоном спросила меня: «Вы что думаете предпринять теперь, Дьяконова?» – «Ничего, – спокойно отвечала я. Завтра держать экзамен я ведь не намеревалась». – «Ну, еще бы!» – грозно перебила она. – «Да и вообще я не намерена была сдавать нынче экзамены», – поскорее ответила я, чтобы отделаться от этого неожиданного допроса, и отошла.

Что завтра не будет экзамена – это очевидно, но что и сходки не будет – тоже очевидно. У директора в субботу все время был такой вид, как будто бы он хотел сказать: «Ну уж, господа, как вы хотите, а больше собираться вам здесь не позволю. Сегодня вы еще хозяева здесь, завтра – я». Да и не нужно сходки: волнение началось и будет продолжаться, если будут экзамены.

Перед начальством теперь возникает еще вопрос: что делать с партией трехсот? Они сами себе надели петлю на шею из благороднейшего побуждения, они пришли к решению, но оно, к сожалению, страдает отсутствием законности. Какая разница: 6 марта мы толковали, 20-го – весь день бунтовали. Вот уж подлинно переживаешь дни полной неизвестности перед будущим.

Без сомнения, нас могут закрыть и исключать на тех же условиях, что и студентов, профильтруют, как и их. Но вот вопрос: поступят ли с нами так же, или выдумают какую-нибудь полумеру?

Самое лучшее – это завтра вовсе не допускать никого на курсы. Партия трехсот и добивается именно того, чтобы курсы были закрыты, подобно университету, технологическому и горному институтам; а в сущности, самое рациональное было бы закрыть все учебные заведения на два месяца с перенесением экзаменов на осень. Время – великий врач, и все успокоилось бы. А то в профильтрованном университете на 26 опять назначена сходка, опять найдется партия, которая восстанет за не принятых обратно товарищей… и вновь повторится взрыв. Нет уж, лучше не играть с горючим материалом…

А как посмотришь на все происшедшее – право – так и должно было случиться… Что ж из того, что сходка незаконна, надо было ожидать такого решения – забастовки во что бы то ни стало. Нельзя иначе – и мы по роковому закону сходства катимся по наклонной плоскости.

Борьба, борьба… страсти разгорались, сколько взрывов гнева, сколько разорванных дружб, знакомств, хороших отношений… Пусть завтра закроют курсы, это единственный способ предотвратить неминуемое столкновение. И завтра чем свет надо бежать покупать «Правительственный вестник» – нет ли каких-нибудь сообщений.

Ну, что ж теперь будет? И ложась спать, и засыпая – буду сознавать себя в положении необыкновенном, вот уж подлинно, как перед дуэлью:

Что день грядущий нам готовит?

Его наш взор напрасно ловит…

22 марта

Собрались на курсы в 10 часов и ждали директора, думая, что он привез какое-либо решение от министра; когда тот явился и пошел наверх – вся толпа, собравшаяся в коридоре, бросилась за ним. Он в недоумении спросил меня: «Зачем они все за мной бегают?» – и на мой ответ, что ждут от него какого-нибудь решения, сказал, что министр ему ничего не говорил и он пока решить ничего не может.

На назначенные 3 неофициальных экзамена (ускоренный по латинскому языку, у математика и еще чей-то третий) явились экзаменаторы; большинство приготовившихся, понятно, решило не держать экзамены, чтобы не вызывать взрыва, но нашлось 3, которые явились. Ввиду благоразумия – профессора воздержались от производства экзаменов и исчезли незаметно.

Мы бродили по нижнему коридору; а партия 300 собралась наверху на сходку с воинственным настроением, и я не знаю, что там происходило. Говорили, что директор приказал инспектрисе переписать всех присутствующих на сходке, заявив об этом с самого начала сходки (не знаю, насколько это верно). Я видела, как постепенно в опустевший нижний коридор начала спускаться масса народу, крик и шум росли и росли… Наконец, я ушла в библиотеку, куда вскоре пришел директор. Разговор, понятно, вертелся все на одном – на нашем положении. Все понимали, что партия трехсот не есть 900, и что вторая забастовка не такая, как первая, и что решение этих трехсот выходит за пределы всякой законности даже в товариществе, но все-таки факт беспорядка был налицо, возбуждение обструкционисток – вне всяких сомнений. Возникал вопрос: как быть дальше? Ведь было жаль и этих 300, которые сами в петлю лезли, и это опять-таки все понимали.