Дневники русской женщины

С утра пошла в интернат, а оттуда, конечно, на курсы. Было пусто. Временное правление уже не заседало. Только в канцелярии шла усиленная работа, да служитель таинственно тащил в инспекторскую целый ворох мелких бумажек… Несколько интернаток и я, через интернат тоже, ходили по коридорам… В инспекторской заседали 4 инспектрисы и все писали, директор бродил по лестницам и зале. Наконец, к 12 часам вынесли из канцелярии доску со списком: исключено 15 человек, уволено на 2 года 46, на год – 88 и до осени – 51, итого – 200 человек. Я поскорее списала весь список и передала его на улицу, где толпились курсистки, которых не пускали на курсы. Список исчез моментально среди десятка протянутых рук. Побежала за другим.

Так протянулось время до 2 часов. Потом пошла в столовую, там уже ходили списки исключенных курсисток и производили впечатление. В бюллетенях перечисляются все высшие учебные заведения, в которых идет движение…

25 марта

Те же небольшие группы около курсов. Грустно как-то. Я еще с воскресенья отложила об экзаменах «всякое попечение» и теперь решила только «следить» за всем. В столовой по-прежнему оживление необыкновенное, известий масса, теперь образовалось нечто вроде журнала… Между прочим, Женский медицинский институт отличился курьезной сходкой: по поводу пропажи коллекций профессора Заболотного; быть может, на самом деле это и очень необходимо, но среди всех известий эти короткие строки возбуждают улыбку.

Я снялась у Морзовской с распущенными волосами, не то мадонной, не то кающейся грешницей – с виду, но в сущности это и есть мой первый, вполне удачный портрет: он выражает мою духовную сущность, мое «я»… Так как никто из моих знакомых хорошо меня не знает или не понимает, то поэтому все и удивляются этой карточке…

Вечером я была у Ч. Старший брат даже рассердился:

– Ах, какая вы, Е.А.! на этой карточке вы совсем не та, идеализированная какая-то… Ах, дайте еще раз посмотреть на это лицо! только женщины могут быть так лживы! Нет, какова!.. – И в то же время он глаз не мог оторвать от карточки. Потом, за чаем, вдвоем мы имели любопытный разговор: он пустился в объяснения того, как он меня «понимает».

– Вы – тип любопытный. Смесь буржуазии с интеллигенцией… да, в вас именно и есть эта смесь. Воспитанная в чисто буржуазной среде, вы попали в студенческую, интеллигентную и, конечно, восприяли многие ее воззрения. Вот и получилась смесь… – Он долго еще говорил на эту тему.

Я молчала. Да, смесь! и какое-то горькое чувство поднималось в груди… и казалось мне, что я такая ничтожность, ничего не сумею, ничего не сделаю в жизни…

26 марта

На курсах день первого официального экзамена: на первом курсе психология. Главный вход был закрыт во избежание обструкции на улице, что ли, не знаю; но экзаменующихся пускали лишь через главный интернат… Обструкционистки-первокурсницы, около 17 человек, запаслись входными билетами и явились вместе с экзаменующимися на курсы. Когда я утром пришла в интернат, то увидела такую сцену: они, человек в 10, стояли в телефонной около двери и никого не пропускали на курсы. А наверху, на курсах, мне рассказывали потом сами, дело было так. С входными билетами их пропустили в аудиторию, где шел экзамен по психологии; дав ответить одной, эта группа заявила профессору, что пришла мешать экзамену и просит его прекратить. Профессор разозлился и сказал, что экзаменовать – будет, погрозив сообщить директору. Ответили еще две. Те продолжали выражать свое порицание. Вошел директор и объявил, что они уже более не курсистки, и велел возвратить билеты, что они и исполнили. Экзамен был прерван; потом опять возобновился. В это время другая группа, человек 7, добилась своего: другой профессор прекратил экзамен. Две слушательницы третьего курса пробовали было просить их пустить экзаменоваться по-латыни. Вот смех-то! Как будто бы эта раздраженная группа могла исполнить такую просьбу! Эх, люди!

Все это мне рассказывала сама бывшая в числе участниц против первого профессора. Исключенных навсегда 19 человек, на один год 6 человек; в числе исключенных находилась и наша ярославка – Д…

В 2 часа по обыкновению пошла в студенческую столовую. Настроение общее сильное, уверенное… «до последнего вздоха борьба!» – так и звучит в этих голосах, юных и возбужденных. Из N получена телеграмма такого содержания: «Выслано (столько-то) бочек. Склад открывает союз. Настроение твердое». Так иносказательно извещают об исключении товарищей. Интересно постановление делегатского собрания: все высказались за то, что экзамены в настоящее время невозможны, за исключением универсантов-обструкционистов, которые сочли возможным ответить: «да».

27 марта