Дневники русской женщины

Сегодня в Guild был реферат Пелиссье о поездке в Севенны. По окончании, когда мы все столпились около стола, чтобы рассмотреть фотографии – мисс Williorux подвела к референту высокую полную даму в пенсне.

– Позвольте представить вам одну из моих учениц… мисс Норт, из Новой Зеландии. Знаете, в этой колонии женщины вотируют, не то что мы здесь.

Пелиссье любезно раскланялся, а я во все глаза смотрела на женщину, имевшую политические права. Ничего особенного: женщина, как все женщины, а все-таки уже одно сознание, что у нее есть права, которых нет ни у одной женщины в Европе, отличает ее от других смертных.

Мисс Норт и Пелиссье подошли к карте Новой Зеландии, повешенной на стене. Он, очевидно, спрашивал ее о чем-то, и я увидела, как она указывала ему на карте города и реки.

Я подошла и встала рядом с ними.

– Вот это антипод Парижа, здесь – неподалеку от Christ-Murch’a, – указала мисс Норт город на южной части острова, как раз под нами.

Было как-то странно слышать эти слова. Действительно, Париж своего рода центр мира, куда съезжаются люди обоих полушарий. В прошлом году я встречалась только с американцами да неграми; теперь – увидала и австралийцев.

Я смотрела на черную точку и думала, что и под антиподами те же люди, и у них те же страдания, те же радости, что и у нас… Как велика, как важна наша личность в нашем сознании – и как мы ничтожны сравнительно с миром!

29 октября, вторник.

Зашла еще раз в музей Гимэ. Меня влечет туда какая-то сила.

Спокойствие Нирваны!

Когда смотришь на эти бесчисленные статуи Будды, на эти лица, полные глубокого внутреннего спокойствия – как бы отрешаешься от земли, и кажется, что от этих статуй исходит и передается такое ясное, безмятежное, сверхчеловеческое состояние души.

30 октября, среда.

Понемногу переношу свои вещи к Madame Тессье. Бертье вызвался помогать, и у меня не хватило духа отказать ему в этом удовольствии.

1 ноября, пятница.

Пошла сегодня на русскую вечеринку. Давно не видала соотечественников. Узнала, что в зале находятся муж и жена Муратовы, приехавшие из Петербурга. Они меня очень интересовали. Оба – известные в интеллигентных кругах Москвы и Петербурга общественные деятели, он, кроме того, и беллетрист… и я обрадовалась возможности познакомиться с ними. Дервальд их знает, – они работали в одном журнале. Я подумала, быть может, им приятно будет узнать что-нибудь о нем, как он живет в Англии, и попросила представить меня им.

Они оказались очень симпатичными и милыми людьми; у нас нашлись общие знакомые в Петербурге, я поспешила им сообщить, что знакома с Дервальдом и его семейством и что могу сообщить им самые последние новости относительно него.

– Да, я знаю, я виделась с его женой в Петербурге перед отъездом, – ответила Муратова, и тон ее голоса из любезного вдруг стал холодным и резким.

– Виделись? когда? – озадаченно перепросила я.

– В сентябре.

– Но не может быть! Его жена живет в Англии с декабря прошлого года! на берегу моря в Боримаже; у нее еще недавно родился ребенок.

– Его жена живет в Петербурге, на Васильевском Острове, на Большом проспекте… и дети – у него трое – все большие, в гимназию ходят… – холодно, почти враждебно проговорила Муратова, и лицо ее приняло мрачное выражение.

– Значит… – и слова застряли у меня в горле, и я почувствовала, что погружаюсь в какую-то тину, из которой нет выхода…

– Значит – вы знаете в Англии одну Дервальд, я в Петербурге – другую, настоящую Дервальд, и никакой другой не признаю, так как она не имеет права носить его имя…

Я больно ущипнула себя за руку, чтобы удостовериться – не снится ли мне все это…

Нет, не снилось…

Возможно ли, этот милейший, талантливый, умница Дервальд – двоеженец?! Отец шестерых детей от двух матерей, из которых одна не имеет права носить его имени и, однако, всюду выдает себя за Дервальд; – тоже интеллигентная женщина, чуть ли не на курсах была…

– И она – согласилась с ним жить?! Но быть может – он ее уверил, что свободен, и она – жертва? – робко спросила я Муратову.

– Петербург не так велик, и Дервальд слишком известен, все знают, что он женат.

– Но… как же относится к этому его первая жена? Отчего она не разведется с ним?

– Она ничего не знает. Это болезненная женщина, мало где бывает. Он же человек занятой, целый день его дома нет, куда хочет, туда и едет. Та, его другая семья – жила на другом конце Петербурга. Нет ничего легче, как спрятать концы в воду. Жена и подозревать ничего не может, так как он очень ее любит и ведет себя с нею, как самый примерный муж; в прошлом году на Рождество он уезжал в Англию «по делам редакции»…

– В прошлом году в это время у него как раз родился ребенок, – задумчиво сказала я, вся подавленная нечаянным открытием.

А Муратова, которой этот разговор, очевидно, был неприятен, отошла и заговорила с какой-то дамой.

– Вы танцуете? – раздалось над моим ухом.

Я отказалась. Мне было не до танцев.