Дневники русской женщины

– Неправда, ваше превосходительство, достигшие 21 года принимаются без позволения родителей, – быстро ответила я, совсем забыв, с кем я говорю.

– Не может быть, я покажу вам правила, – он вошел в кабинет и вынес оттуда книжку. В дверях стояли три господина в синих фраках, которые вышли из кабинета и молча смотрели на эту сцену. Его превосходительство быстро прочел § и вдруг запнулся: «Лица, не достигшие 21 года, должны предъявлять позволение родителей. Гм… вы правы… да… до 21 года… Такой редкий, исключительный случай»… Он был озадачен, и очевидно сам растерялся, не зная, что со мной делать. Он усадил меня у окна в кресло; сам сел напротив.

– Расскажите мне, кто вы такая?

В кратких словах рассказала я ему о моей семье. Он удивился:

– Да откуда же вы такая самостоятельная?

– У меня есть средства после отца; и поэтому я поеду за границу, если меня здесь не примут.

– Извините, но который вам год?

– 15 августа мне исполнился 21 г.

– Скажите! Каково нынешнее молодое поколение, – обратился попечитель к господам, неподвижно стоявшим все время у дверей. – Так и рвется к образованию! Нам, старикам, стыдно. Ну, хорошо; я поговорю о вас с министром; приходите завтра, постараюсь сделать, что могу… – добродушно проговорил попечитель, ласково беря меня за руку.

– Ваше превосходительство!.. – Я не могла более сказать ни слова, и слезы так и хлынули из глаз.

– Ну, ну, успокойтесь, приходите завтра, – проговорил он, провожая меня в переднюю.

Дошло до министра! Что может выйти? Дальше идти некуда, надо возвращаться обратно… Но я все-таки не оставлю этого дела: если я сейчас получу отказ, если мое право на продолжение образования не будет признано… тогда я прямо от Капустина еду в редакцию газеты «Новое время» и рассказываю там все… Пусть эта история будет предана гласности; я обращаюсь к общественному мнению, к мнению печати, которая, конечно, должна обратить внимание на возможное повторение таких случаев.

24 августа

Сижу в Летнем саду и пишу. Сейчас надо идти к попечителю. Но мне уже все безразлично… Я так утомлена этими мытарствами, что мне совершенно все равно, каков бы ни был ответ попечителя. Надо собираться ехать в Швейцарию, и я уже думаю о том, где и как достать заграничный паспорт.

24 августа. Вечером

Я принята! О наконец-то, наконец я добралась до пристани. Курсы для меня – пристань, с которой я отправлюсь «в плавание по волнам моря житейского». Когда сегодня я шла к попечителю, странное дело: несмотря на то, что я уже ни на что не надеялась, я думала: неужели же мое случайное знакомство с Э-ном, возобновление знакомства с М.Я.П. было напрасно? Знакомство с одною из слушательниц курсов и моя переписка с ней – неужели это было напрасно? Тогда, зимой, я сочла это за добрый знак, а теперь? Казалось невероятным, чтобы это было напрасно. Все это явилось так случайно, и именно в последний год, когда мне было особенно нужно. И еще: я заметила, что мне ничего в жизни не дается сразу, а непременно пройдя через несколько препятствий, даже до смешного: несмотря на точный адрес М.Н. Капустина, я и то не могла сразу найти его квартиру…

Размышляя таким образом, я незаметно дошла до квартиры. Попечитель был занят: в его кабинете слышался женский голос. Я ждала, стоя у стены в гостиной. Через несколько минут нарядная дама промелькнула мимо меня в прихожую, попечитель вышел вслед за ней в гостиную.

– А-а, это вы? пожалуйте сюда, – проговорил он, уходя в кабинет. Я вошла вслед за ним в большую светлую комнату; посредине ее стоял письменный стол, напротив него большая, занимавшая почти всю стену, горка с книгами. По стенам висело несколько портретов в золоченых рамах; между ними, напротив дверей, портрет самого попечителя в полной парадной форме. На этот раз он был во фраке со звездами, но без лент. Взяв длинную трубку, он уселся на софу у дверей и усадил меня напротив.

– Ну-с, вы меня извините, что я закурю трубку, ведь я человек старый, – и он спокойно развалился на кресле. – А я, знаете ли, все-таки написал письмо вашей матушке; быть может, она послушает меня, старика.

Я невольно подумала: экий упрямый старичок, все-таки сделал по-своему, ведь я уже вчера говорила ему, что это бесполезно.

– Ваше превосходительство, ведь это все равно напрасно: чем выше лицо, которое к ней обращается, тем более удовольствия для нее отказать.

– Ну, знаете ли, я все-таки написал. А если она не согласится, я вас приму, – как-то мельком сказал он, переходя к письменному столу. – Присядьте.

Я села в почтительном расстоянии.

– Не здесь, не здесь, я ведь глух, садитесь сюда, к столу.

Я села. Его превосходительство взял мое прошение и начал что-то писать на нем.

– Ну, скажите, почему же вы уверены, что она не согласится и после моего письма?