К примеру, если взрослым демонстрируется ребёнок с намеренно скрытыми признаками пола, то те, кому сообщалось, что это девочка, описывают крики ребёнка на резко выскочившего из коробки попрыгунчика как "испуг", а те же, кому сообщалось, что это мальчик, описывают его крики термином "рассерженный" [2]. То есть мальчику и девочке предписываются те реакции, которые традиционно считаются более им соответствующими. Взрослые также по-разному реагируют на детей разного пола в зависимости от того мальчик перед ними или девочка — меняется их голос и предмет разговора. Одному и тому же ребёнку взрослые вручают то типичное "мальчишеские" игрушки, то типичное "девчоночьи", стоит только сказать им, что это мальчик или девочка [3], [4].
То есть сам факт обозначения ребёнка мальчиком или девочкой задаёт у взрослых не только специфическое восприятие их реакций, но и такую же специфическую систему действий по отношению к ним.
"Девочка"/"мальчик" — это не столько описание, сколько предписание.
"
Это то самое, что значительной долей людей совершенно не осознаётся. Это "вшито" в самых глубинах их слабого сознания. Когда они говорят "мужчина", то для них это не просто Y-хромосома и соответствующие гениталии, но и умение "постоять за Отчизну", и лёгкая небритость, и непременное умение вкрутить лампочку и забить гвоздь (которые почему-то именно мужчиной вкручиваются и забиваются лучше всего, хотя руки у него растут ровно из того же места, что и у женщины).
В каждом языке для описания тех или иных социокультурных значений всегда закреплено и их предназначение
. Чашка — не просто фарфоровый предмет особой формы, но предмет, предназначенный для питья. Лодка — это не просто особая конструкция, способная держатся на воде, но и конструкция, предназначенная для перемещения по воде. Предназначение содержится в каждом термине, описывающим явления социальной действительности. А предназначение — это скрытая команда.Легендарный советский психолог Алексей Николаевич Леонтьев говорил о таком эксперименте [6]: под потолком подвешивалась приманка, неподалёку стоял стул — ребёнок мог просто пододвинуть стул, взобраться на него и достать приманку. У шимпанзе в аналогичных ситуациях всё проходило очень гладко. Но дети потерпели полное фиаско… Они не могли себе позволить встать на стул. Потому что стул (описание) — это то, на чём нужно сидеть (предписание).
В представлении детей описание плотно сливалось с предписанием, и встать на стул для них — это было чем-то за гранью понимания. Шимпанзе же были напрочь лишены всех этих предписаний (предназначений) и потому легко использовали стул как подставку.
Говоря о значениях, Леонтьев описывал их в терминах настоящего дополнительного измерения в восприятии человека: "
То есть значения задаются исторически, культурно обусловлены. Мир значений, по выражению Леонтьева, это то самое, что можно назвать социальной действительностью. Всеми этими дополнительными смыслами значения нагружаются именно в рамках соответствующей культуры.
Человек описывает реальность языком, которым владеет, но язык этот создан в рамках данной культуры, а потому описывает всякое явление специфично, необходимым для культуры образом. Язык не просто фиксирует в себе ценности культуры, но и одновременно обслуживает их интересы, вот в чём трюк.
Что такое "мужчина" для "ведической жены" и что такое "мужчина" — для радикальной феминистки? Что такое "секс" для монаха и для порноактёра?
Формальные определения будут одинаковыми, а вот смысловая нагрузка окажется совершенно разной. Культура «цепляет» к каждому языковому термину дополнительные, неочевидные смыслы, которые, с объективной точки зрения, не являются обязательными, но именно они и наполняют эти термины оценочными категориями, аффективным окрасом, так как выражают роль описываемого явления с позиции значимости для самой этой культуры. То есть культура посредством языка украдкой старается обозначить, «плохо» то или иное явление или «хорошо», и что нужно с ним делать, чтобы было всё-таки «хорошо»))) Это очень хитрый механизм, осознаваемый единицами.