Пробежимся по тюрьме. Глаз — прожектор шарит во тьме пространства, а больше — у себя дома, в черепе…
Группа операторов — Сергей Сердобольнов. Маша Убитая — помощник оператора по съемкам бессознательного. Алик Термяшкин, бумагомарашник, книжник, и Люба Спелая девка бывалая за окулярами собаку съевшая и от троих троих детей имевшая. Все вместе с Юрой назывались группой: театр Сары Мышкиной. «Шаромыжники», — за глаза мстили преуспевающим актеры-неудачники. «Шаромыжники». А одна актриса кино, Сволодчина, говорила им на публичном диспуте: «Нет у вас совести, Битов, все вы — театр бандитов».
Юлька пришла со шпилькой, а Валька с иголкой. Кого-то топить будут. «Коли, коли, коли — шпана, ишь…»
Боязнь пустоты происходит от нечистоты души, отсюда: катарсис прежде всего, нравственность предшествует вхождению в плоскость истины.
Страсть к вещам — от задних мыслей в голове. Боязнь пустоты — от того же. Если нет страха перед пустотой, ни одна пылинка радия не потревожит головы.
Самое трудное — вписаться, совпасть по ноте с пустотой, минуя соблазны полноты вещей.
Занимаясь накопительством и вещизмом, мы лишь забиваем себе живот и жиреем на уху. А пустой — как само бытие: легок, парящ, невидим, инкогнито «сущность-на-цыпочках».
Энн прочел в дневнике у Сёрена: «когито эрго инкогнито сум» экзистенциальная формула посвященного в тайны мировых законов. Мыслю лишь поскольку инкогнито суть. Невидимый миру, в тени, Сёрен, архивариус пронял тебя. Стоило промучиться четыре десятка лет великомучеником датчанином, чтобы свет откровения осенил тебя в этой жизни. Надеюсь, если ты когда-нибудь согрешишь, т. е. напишешь, тебе не придет в голову шальная идея печататься в журнале?
Если вас ещё ни разу но спускали в раструб уборной в двухкомнатной квартире на Большой Дозорной, не окунали головой в унитаз, не били за отвращение к инакомыслию, вы ещё не жили в Моська-ньюз, негласной столице подпольного Сан Йохо, града Божия. Вы ещё не встретили ни одного типчика из романов Достоевского наяву.
Кто легко, без привязи живет, тот легко покидает мир, от одного щелчка в лоб… Воспоём лёгкость и стихию ветра.
В ветре носится пыльца воскрешения, в траве стынет роса воскрешения, наш прах отнесется в ущелье рассеянных и выпадет градом на голую пустынь восславим ветер, стихию носителя праха… Мы не столько поляжем в земле, сколько распылимся в пространстве.
Общий контур цивилизации порно лишает тебя крова: покоя, пространства, пожирает время и превращает в задавленного веткой муравья. Ствол свалился, и ты ни при чем, венец творения Планеты Муравьев, Планеты Муравьиных Снов.
Жук тоски подзуживал томящуюся ждущую душу, страхи и кошмары подтачивали её. И мало осталось Энна, очень мало.
Очень мало Трюса осталось в живых. «Вы слишком много думали…» Задумчивое «да…» (Цветаева)
И чтобы нам не слишком много думать (что вызывает презрение у толпы), спустимся и мы с воздуха — стихии мысли — под землю: в погреба-гробницы, ады, тылы вселенной.
Имеется в виду: проведем вместе с Энным час в архивах смертников Санта Йохо.
Папки с досье располагались по арканам. Для незнающих: аркан универсально-метафизическая ступенька в движении духа, весь космос и колесо жизни следует сочетаниям 22 больших и 56 малых арканов. Пройденность всех арканов ведет к выходу за пределы великого колеса иллюзий — воплощений человека на различных планетах, в разных переменах, расах, полах, статусах, видах…
Трюс открыл папку с 13 арканом — «Разрушение, смерть». В папке содержались причины гибели цивилизаций, эпох, рас.
Энн развернул страницу наугад: «…Смерть — переменная величина, смерть самая смешная и роковая из иллюзий человечества. По иронии Провидения она преследует и карает именно тех, кто слепо верен ей, несмотря ни на какие проступы доказательств бесконечности мира и бессмертия души.
Гибелью караются цивилизации, верящие в абсолютную реальность смерти (т. е. в то, что она — постоянная величина), ибо закон воздаяния — самый справедливый из всех. И получаешь на что надеешься, и пребываешь в том, во что веришь, а не в том, что наличествует в данный момент». (И каждый аркан — капкан)
Трюс задумался и отвлеченно смотрел на бумаги, ни о чем не думая, машинально водя ручкой по белому листу бумаги. И почти так же автоматически, не соображая, что пишет, вывел:
«Трюсмегист. Мега-трюс, большая мистическая величина среди «однажды покончивших счеты с иллюзией».
«Но я-то ещё, — думал Трюс, — я ещё полон страхов, я без своих страхов не проживу и часа…»