Дни, что нас сближают

…Так-так, дед, но это ты мне уже рассказываешь несколько лет подряд. А вот послушай, что у нас однажды стряслось. Тишину городка нарушил тревожный вой сирен, Во дворе Н-ского завода обнаружена неразорвавшаяся авиабомба, оставшаяся еще с войны. Ржавчина проела ее стальное тело. Но саперы с риском для жизни обезвреживают ее. И главное действующее лицо — ефрейтор Ачо Парлапанов…

…Так, так, молодец, здо́рово. Но вот послушай. Когда наши части ринулись в контратаку и отбросили противника на несколько десятков километров по всему фронту, далеко вперед вырвался дед Парлапан, ведя за собою бойцов своего отделения, и пули пробивали дырки в развевающихся полах его шинели…

— Эта шинель, — говорит дед, — еще лежит в сундуке. Домой придем — покажу тебе дырки от пуль.

— Да знаю я эту шинель, видел! А вот прошлой весной, я тогда еще был рядовым…

…Нахлынули черные мутные воды Дикой реки, затопили городишко. Дома залиты водой до второго этажа. Плачут матери и маленькие дети. А саперы — саперы, конечно же…

Так говорили двое Парлапановых, пока не кончились патроны. Опять они шли тощим леском, брели по тропинкам, молча курили. Потом вышли в поле, а через сотню шагов показались и крыши села. Их заливало неярким светом полуосеннее-полузимнее солнце. О чем они думали?

Эх, ну и жизнь! — тужил дед Парлапан. Ну почему же я, старый человек, должен врать любимому внуку, рассказывать ему всяческие небылицы об этих гранатах, которые ловил своими руками и бросал обратно во врагов? Не было никогда никаких гранат, черт побери, а если и были, то не дед Парлапан ловил их.

Но как мне, бывшему кашевару Тридцать второго стрелкового полка, не выдумать этого, как? Разве не было героических дней? Разве не я носил термосы с похлебкой на позиции под нестихающим обстрелом противника, когда все живое прячется в глубоких окопах? А я, дед Парлапан, носил их — не раз и не два. Но только не привыкли у нас рассказывать о подвигах кашеваров…

Ефрейтор Ачо Парлапанов знал, что дед его был поваром Тридцать второго стрелкового полка. Но он не презирал рыцарей котла и поварешки. Ведь совсем по-другому выглядит атака или наведение понтонного моста, если суп наваристый, если в нем добрый шматок мяса, если второго навалили целый котелок, а компот сладкий, с ягодами, а хлеб только что испечен.

Ефрейтор Ачо Парлапанов видел шинель своего деда, знал, что дырки действительно от пуль. Легко ли ползти с тяжелым термосом на спине?…

Но мог ли он быть довольным своею собственной судьбой, когда во дворе Н-ского завода не нашли никакой авиабомбы? Да и откуда бы ей там взяться? Как он мог быть довольным судьбой, когда Дикая река лишь по названию была дикой, а на самом деле за год с лишним так и не сделала ни малейшей попытки выйти из берегов? Чем он мог похвастаться перед своим дедом-героем? Разве лишь тем, что заменил контуженного шофера, или тем, что, натянув прорезиненный комбинезон, целый час работал в ледяной воде… Только разве это героизм? Опять же этот позорный случай месяц назад, месяц с небольшим… Ефрейтор Парлапанов глянул на худую шею деда и покраснел.

У вышеупомянутой позорной истории была своя предыстория. В один прекрасный солнечный день конца сентября случилось так, что ефрейтор Парлапанов получил долгожданную должность курьера. Должность, которая давала широкие возможности встречаться с красавицами городка Н.

Это произошло в пятницу. Парлапанов пошел за вечерней почтой и среди множества конвертов обнаружил денежный перевод на свое имя. Деньги он тут же и получил. Полученная сумма приятно поднимала настроение, но ефрейтор Парлапанов был не такой человек, чтобы забыть своих боевых товарищей и не принести им вовремя письма. Единственная забывчивость, которую курьер себе позволил, — это зайти в кафе поболтать с симпатичной буфетчицей и съесть два куска баклавы[12], обильно политой сиропом.

Потом, черт знает зачем, его понесло на рынок, раньше называвшийся «женским».

Прилавки ломились от изобилия зелени, овощей, фруктов, мяса, кур — всего, что люди вырастили на своих участках и теперь выставили напоказ и на продажу.

Приятные дамы всех возрастов подходили к прилавкам, опытными руками ощупывали фрукты, справлялись о ценах и медлили в раздумье.

В конце рынка клевала носом над корзиной с мелкими сливами толстая неопрятная бабка.

Бедная бабка, — вдруг пожалел ее Парлапанов. Бедная бабка!..

Солдат подошел к ней и купил у нее все эти мелкие, жесткие, никуда не годные сливы.

— А теперь, бабуля, — весело сказал он, — ступай-ка спать. Забери свои сливы. Не буду я портить ими желудок.

Бабуля собрала свои пожитки и уже пошла было, но, когда Парлапанов завернул за угол, вновь уселась за прилавок и разложила сливы, выложив наверх те, что покрупней.

Ну и жадюга! — возмутился Ачо.