Дни, что нас сближают

Спустя некоторое время, когда он уже не был курьером (его сняли с должности за то, что он принес в часть бутылку ракии для трусливого Бонева, у которого болели зубы, а он все боялся пойти к зубному врачу, в знак благодарности Бонев угостил его и младшего сержанта Арсова, а потом Арсов их же и выдал), так вот, спустя некоторое время Парлапанов узнал, что бабка с рынка живет совсем рядом с казармой, по соседству со старшиной Пожарлиевым. К ней иногда приезжали из города то сын на черной «волге», то зять на черном «мерседесе» — узнать, не нужно ли ей чего. А бабка бойко торговала: она знала точно, в каком году будет мало лука, и сажала именно лук, знала, когда не будет редиски, и волокла на рынок именно редиску.

Парлапанов не проклинал свою щедрость: левом больше, левом меньше — какая разница, пусть она, чертова бабка, складывает их в чулок…

Шло время, и вот как-то, когда ефрейтор Парлапанов заступил на дежурство по роте, он почувствовал глубоко в душе непреодолимую, древнюю мужскую охотничью страсть.

Он взял из пирамиды ружье, протер его егерской тряпочкой, заглянул в гладкий ствол и позвал с собой за компанию новобранца Явора Крыстева.

— Видишь — вон там, на деревьях, гужуются сороки…

На ветках болтались скрюченные коричневые листья, будто пластмассовые. Сороки заполошно трещали, перелетая с одного дерева на другое, слетались в стаю и вновь разлетались в разные стороны, гонялись друг за другом; обиженные улетали, но очень скоро возвращались, чтобы сказать остальным все, что они о них думают.

Парлапанов выстрелил. Клубочек серого пуха свалился на такую же серую траву. «Флоберка» стреляла негромко, и стая сорок не очень всполошилась. Только, может, сидящие рядом с покойной проводили взглядом последний се полет, снялись с ветки и на всякий случай отлетели подальше. Выстрелил и Явор Крыстев, однако промазал. Потом снова стрелял Парлапанов, и еще один клубок серого пуха и перьев разлетелся в воздухе.

Когда сороки все же снялись с деревьев и улетели, подгоняемые легким ветерком, большая часть их живой силы была уже истреблена.

Ефрейтор Парлапанов повесил ружье на плечо дулом вниз. И тут появилась курица. Здоровенная пеструха вертелась у колючей проволоки и глядела на двух солдат глупыми круглыми глазами. Парлапанов знал, что это курица той самой бабки, что продавала дрянные сливы на рынке. Он в досаде сплюнул… Курица кинулась на плевок, ефрейтор ухмыльнулся и плюнул опять — на сей раз поближе…

После этого что-то другое привлекло внимание курицы, она нелепо присела, пролезла под оградой из колючей проволоки и заковыляла, продираясь сквозь траву.

Парлапанов выстрелил. Опустив подраненное крыло, пеструха кинулась вдоль ограды, несколько раз укололась о колючую проволоку и с истошным кудахтанием понеслась во двор. Ефрейтор еще раз плюнул ей вслед, хотя правильней было бы еще раз выстрелить.

Все остальное развивалось с бешеной скоростью.

Бабка примчалась к дежурному — лейтенанту Крумову. Принесла с собой и курицу.

— Высокий белобрысый ефрейтор, красная повязка на рукаве, а с ним еще какой-то!

Это может быть только Парлапанов. Он сегодня дежурит в первой роте, сообразил лейтенант. Он нашел ефрейтора, выяснил все, тут же посадил его на губу и вернулся в дежурку.

— Бабушка, виновный наказан.

— Ладно. А теперь плати.

— За что? — изумился Крумов.

— За курицу, вот за что. Это не простая курица, а родайланд…

— Курицу ранили, когда она находилась на территории военной части. А посему нет никаких законных оснований требовать за нее плату.

«Законное основание» произвело на бабку должное впечатление, но тем не менее, уходя, она пригрозила Крумову, что будет жаловаться самому генералу.

Крумов доложил о происшествии лейтенанту Йорданову, сменившему его вечером…

Парлапанов лежал на нарах в гауптвахте и мучительно пытался осознать глупое положение, в которое вляпался.

Из-за какой-то дурацкой курицы, которую и съесть-то не пришлось…

После вечерней поверки к нему пришел лейтенант Йорданов. Парлапанов вскочил и вытянулся по стойке «смирно», насколько это позволял низкий потолок каталажки.

— Садись, — тихо сказал лейтенант.

Оба сидели молча.

Знаю, товарищ лейтенант, что причинил вам кучу неприятностей, — думал солдат, глядя своими ясными, кроткими глазами. Такой уж я уродился: всегда причиняю кучу неприятностей тем, кто меня любит…

— И не стыдно тебе, Парлапанов? — спросил лейтенант.

Парлапанов отвел в сторону голубые свои глаза.

— Не стыдно тебе с двух шагов промазать в какую-то дурацкую курицу?..

Но разве такое расскажешь своему деду, герою войны? Как же не выдумать всех этих проржавевших неразорвавшихся авиабомб, как не выдумать наводнений в маленьком городке?

И вновь промелькнул в сознании образ прежнего деда Парлапана: здоровенный мужик, весь в снегу, с кнутом, в волчьей шубе, с дробовиком через левое плечо…

Они подходили к селу. Старик шел впереди, курил. Тонкий синенький дымок вился над его облезлой шапкой.