Дни яблок

— Уже и не ждала… — залепетала обычно невозмутимая Карина. — Ой. спасибо. Меня бы просто уби…

— Нет, — ответил ей я. — Нет, не убили. Умрёшь очень старой, сама по себе. Просто. Утром… В шестидесятые годы.

Шароян открыла рот, сложила невероятную гримасу, собралась заплакать, но закашлялась.

Я посмотрел вверх (кстати, помогает меньше кашлять и не плакать — что-то там с диафрагмой). Вверху, плавая вслед качающейся люстре, словно длиннохвостая рыбка-ангел, обретались завитки давнего дыма. От предыдущих чар и догоревших свечек.

«Как же там? — нервно подумал я. — Что-то вредное… А!»

— Протяг-отяг-тяга-яг![75] — выпалил я.

Тень тучки заметно сгустилась в небольшое плотоядное облачко, скоро и споро впитавшее всё лишнее: дым, прах и с ними — нежить. Будто занавес на сотом представлении, разошёлся по обе стороны тюль, и из ниоткуда возник сильный сквозняк — «очень вредный», мамин ужас.

— Дивадина Дивердим! Куда ветер, туда дым! — торжественно сказал я, и сквозняк унёс брюхатую чучелами тучку из дому вон — воду к воде, а беду к беде. Тут и аминь…

Окна закрылись, сминая полоски бумаги. Тюль вернулся наместо.

Под диваном храбро мяукнула Бася.

— Уже и не знаю, чего ты… — усовестил зверя я. — Вылезай, давай, они улетели…

Стекло, будто в ответ, еле слышно скрипнуло, потом задребезжало поначалу тихо, потом посильнее — до хруста, потом… Тюль снова поехал в стороны…. Кто-то, наверное Чернега, тоненько икнул.

Смотреть в ту сторону мне не очень хотелось. Но пришлось всё равно.

На оконном стекле с той стороны наледью проступили отпечатки ладоней.

— Да… — сказала за моей спиной Линник. — Да, ясно… Теперь их уже два, да, конечно… Но ведь шестой этаж, Даник? Они, что — висят там в воздухе? А с улицы их, что? Не видно?

Там, дальше, как и положено, за окном — в осенней тишине, чуть обесцвеченной нервно моргающими фонарями, среди хоровода листиков, светящихся противным серым светом, явились двое, оба как я. Каждый в своей половинке окна. В воздухе. Одетые в трепещущую рвань. Искры от сгоревших листиков сонным роем носились вокруг тех моих голов и тех моих лиц. Зелёные глаза выглядела в таком свете пустыми, а лица немного неправильными…

Тюль нервно взвился пузырём, затем словно прилип к стеклам.

И они, те двое за окном, исчезли. До поры. Вместе с неистовым сквозняком и прахом.

Мы отступили в коридор.

— Одевайтесь и обувайтесь, быстренько-быстренько, — сказал я. — Дико извиняюсь, конечно же… Темновато тут… Такая жуть… Должен был предвидеть… Извиняйте. Зато вазы на месте…

— Я выполнил половину дела, — важно сообщил бледный коротышка «лесной человек», бывший пряничным Ежом. — Собрал. — он протянул мне засаленную немаленькую шляпу, почти доверху полную горошинами.

Тем временем у вешалки происходила неизбежная в таких случаях свалка.

Карина требовала рожок. Валик в совершенно уже сухих вещах, раскрасневшийся, подавал девочкам куртки. Девочки попискивали про номерки и хихикали.

Юркий Чернега второпях потерял шапочку и обулся в чужое.

— А мне ничего так, — внезапно сказал одетый-обутый Ганжа. — Понравилось всё. Поели, потанцевали, чуть не обосра… в смысле: видик очень клёвый! Инструмент куда теперь?

— Да поставь в угол просто, — сказал я. — Ну… — И тут входная дверь исчезла.

Случился визг.

— Ненадолго, — усмирил паникуя. — Побочные явления… Исправлю… Всем надо закрыть глаза, тут скоро. Я сделаю кое-чего, а кто-то из вас увидит дверь. Первым.

— Тут цыганка ворожила, шматок сала положила. Ось воно є — щастя твоє! — сказал я.

В воздухе некая туманная субстанция прочертила инверсионный след. Сплошь антрацитовые искры. И блестинки.

— А как мы найдём своё? — тревожно спросила Бут. — И так темно же! Я недопереобулась!

— Коньки пол шкафом! — важно ответил Ганжа.

— Я вижу, — вдруг сказала Линничка. — Дверь недалеко! Де и была! Всегда! Что мне за это будет?

— А что ты хочешь?

— Как же! — жадно начала Линничка. — Узнать будующее, просто тут. Хотелося б. А ты можешь сделать так, чтоб я в медулище вступила?

— Прямо здесь? — мстительно поинтересовалась Гамелина из своего кружочка.

— Та не, — продолжила тарахтеть Лидка. — Весной жеж, чили летом!

— Будущее… — протянул вслед за Лидой Юра Крошка и переступил босыми ногами. — Физически его нет.

— Физически дверь есть, пока вы с закрытыми глазами, а откроете когда, то тю-тю… — сказал я.

— Западлистая физика, — подытожил Ганжа. — Того, загадай — и мы двинем… Интересно! Я кстати, тоже хочу… видак хочу, если что.

— Так и быть, — сказал я. — Ладно… раз вы так хотите все, то я предскажу. Кому-то одному… Решайте, кто будет кверент.

— Кто? — единогласно переспросили гости.

— Удача всем, — благодушно ответил я. — Но…

… На мосту или рядом с ним, случилась осень. Плиты укрыл ворох листьев — тревожно-жёлтых, почти алых, потемневших. Сухих.

— На них пекут хлеб, — сказала девочка, воплощаясь из стрекоз. — Ты знал об этом?

— Вот мне как раз было знание… — начал я. — А ты…

— А, — бесцветно сказала девочка. — Значит, не пора. Ну, звищуй[76].