Дни яблок

Потворин стол был завален разнообразным барахлом — ступка, макитра сухого гороху, кастрюля, из которой пыталось вылезти нечто, внешне похожее на тесто, миска с надписью «не сильно жар.», полная семечек, бобы в полотняном мешочке; что-то, некогда бывшее небольшим земноводным — нынче засохшее совершенно. Незаконченные мотанки, спутанные нитки, свечка, сито, кусок воска. Квитанции за свет, прижатые чьей-то рукой: чёрной, явно откушенной. Закопчённый чугунок с кипятком, второй чугунок — с подозрительно спокойной тёмной водой. Ворона. Калина. Йод.

— А, непевный[93], — радостно оскалилась баба. — То ж я и думаю, до чего мне снилась мыша… Ну, проходи, не стой. Хочешь, погадаю на смерть?

— И что гадать тут? — спросил я, мостясь на лавку с другой стороны стола. — Смерть есть смерть, придёт без гаданий.

— Именно что, — солидно заметила Потвора. — Ты и ждать перестанешь.

— Будет март, — вяло заметил я.

— Перестань, — отмахнулась Потвора. — Будет снег.

— Нигде не сказано, что в марте не снежит, — не растерялся я.

— Ну, — подвела черту Потвора. — Перед снегом плохо всем. Кости, давление, тудой-сюдой… Весь этот север-ветер. Как сейчас вот — крупка и мряка. Где теперь погоды? Нема и катма[94].

Я посмотрел в подслеповатое оконце. Хорошая погода в конце октября… Про отсутствующих ничего плохого — или правду. А ноябрь безжалостен до хруста суставов и греется лишь воспалениями.

— Ну, непевнятко, кажи бабе, чего припёрлося, — заботливо проскрипела Потвора. — Чили катай отсюда, пока я добрая.

Я выставил на стол пляшку.

— Живой бабушке на стол пустое? — оскалилась Потвора. — Ты каким местом думал, хлопче?

— Что оно? — спросил я. — Чую — варили, но что?

Потвора обтерла пальцы газетой, кинула ту в печь и ухватила тару.

Принюхалась.

— Так тут приворот, — удивилась она. — Сильно сварено. Не по-нашему как-то. Три крови, две земли, первая вода, руда, крапива — чистая работа. Мастер опытный, а шо?

— Ой, — ответил я, — а то ты не знаешь, опыты-шмопыты… Ты мне скажи — кто, что за мастер, имя там какое. Может, погоняло или же по сути?

— Сама задумалась, — сказала Потвора и посмотрела бутылку на свет. — Ответ тебе известный, но мысль гонишь, да… С кем у тебя было это — пыр… шур… амур, я сказать хотела…

— Да неважно, — выдавил я и почувствовал некое стеснение. — Такое дело и…

— Дурное дело нехитрое, факт, — значительно выговорила Потвора и изготовилась слушать — даже сдвинула с уха платок.

— Не пойму, что происходит, — пожаловался я в пространство, обращаясь к Потворе в частности.

— У меня тоже ничего не ловит, сидим в яме, — прожеманничала она. — Аж тут хотела одно посмотреть… За звездой… Пид звиздой… Шототакое. Клоуны там поют, печально.

— Ну и?

— И не посмотрела, не ловит жеж. Ты пойми — ото нема телевизора, так не жызень…

— Ладно, — согласился я. — Так и быть. Сделаем тебе «Киоск здоровья», потом не плакай. Залезу, антенну гляну. Отвёртка осталась?

— Ты ж моя лапа, — льстиво затарахтела Потвора. — Слазай, котик. Помоги бабе, а то ноги плохие, и спина не та — шо хочет, то бурмочет. Еле згынаюсь. А струмент твой отут, о, — и она протянула мне такой удобненький ящик с ручкой.

— Как летать, так молодая, а как починять — вся погнулась, — мстительно заметил я.

— Так то ж такое, — скорбно вздохнула Потвора. — Литання, то по работе — хиба хочеш, мусиш — и в снег, и у холод… и эти провода, шоб они провалились!

— Ладно, полез, — ответил я. — Через дымар можно?

— Сёдня свято, забыла какое. И день белый. Ну, почти… — важно заметила Потвора. — Нелётно, значит. Лезь путём. Выходь — и по сходам, там крышей, дальше кроквочки, цороп-цороп, раз-раз — и вже! Вылиз^!

Всё так и получилось. Включая цороп-цороп. Над яром вечерело.

В соседних «угодьях» и «поместьях» телевизионные антенны представляли собой внушительные и хитроумные конструкции. Медно-проволочные двойные квадраты один под другим гнездились на разнообразных трубах, шестах и мачтах, соревнуясь высотою. У одних хозяев прямо на крыше, у других антенны стояли отдельно — на основательно забетонированных в землю основах. Были и рефлекторы, основательно прикрученные к тополям — «лишь бы поймало».

По всей видимости, Потвора решила не усложнять. Нет, ну а что? Деревянный дом, железная крыша: забиваешь в крышу гвоздь, приматываешь провод и в телевизор — ловит всё, почти из космоса. Создают помехи голуби — царапают провод когтями своими, в прямом смысле.

Всё ещё собирался дождь. Тополя задумчиво сплёвывали последние листки, сухие и бурые, как и сам месяц октябрь. На крыше сидел Друг Рима. Мужского пола. Относительно не старый. Совершенно серый и почти прозрачный, просто туман в рванине — «друг рима» было написано на табличке, табличка виднелась на груди призрака и была настоящей. Древней.

— Месяц не светит, — сказал я.

— Мерлец не едет, — ответил он. И поёрзал.

— Голубем и львом, косою и колесом, — начал я. — Заклинаю и требую — говори, не спорь, железо и соль. Не послушаешь — сгинь. Три креста и аминь.