— Выходит, что так, — отозвался Мелетий. — Там тепло, живые колготятся. Желания у всех… А я много и не прошу. До смерти не заедаю. По трошечки крошечки. Многие наши устроились так.
— Хм, — сказал я. — Что-то всё время выпускаю нежить. Сезонное…
— Ты
— Ты зато проницательный, аж страшно, — буркнул я. — Смотри, что делается — если она меня съест, ты ж сам к ней и вернёшься. Между вами только я. А денежкой твоей пожертвовал, — радостно заметил я, а дух скривился. — Ну, оттого и сразу не пришибла, — добрым голосом сказал ему я. — Думаем, что делать, решаем быстренько, до звонка пять минут… Дальше конец бытия…
— На Гору она всползать не любит, — раздумчиво заметил скарбник, — ей там печёт…
— Ну, ясно же — священный город. Ты другое скажи — как от мотанок отбиться, ведь вдогонку пустит. Что она туда повшивала?
Скарбник помолчал. Он сидел на перилах деревянной лестницы и болтал ногами.
— Этот город для жизни, — сказал он и вздохнул, на туман глядя, — вечной. Свет покоя. Вот сюда всех тех и несёт. Как на огонь. А есть, которые подойдут поближе, на гору сразу — да и обпалятся… Позже мстят. Русалки всякие, ну, эти… с той, с левой стороны всё же. Раньше пытались… Теперь им, при святище ихнем бывшем, новый остров обкопали. Назвали в честь их. Тут же невозможная радость… За реку уже и не лезут…
Ещё мавочки, например, они ж тут завсегда рядом. Ходят по одной. Стаями реже. Бывает такое, что рядом, как ветерок прошёл: сначала приятный, а потом до холода, вот уже и дрожжи продаёшь. Так это мавочка обрелась. На глаза не каждому явится, а около крутится только так.
— Пару раз видел, — сознался я. — Наверху, в парке, на мостике. Прыгают оттуда, как дуры, разбиваются в мотыльки, потом внизу аварии…
— Любимейшее место, — авторитетно подтвердил дух. — Сад-гора бесхозная, вот они и дурят там. Раньше им там хоть музыка была, танцы… А теперь?
— А горох какой раньше был, — поддержал ностальгию я. — Разве ж сейчас горох… Раньше гороху, как примешь, так и дизеля не надо — почти до Дымера бегом.
— Насмехаешься? — обронил дух и свалился с перил. Вернее был стащен ростком дерезы. Произошёл шум, писк, хруст и вскрики. Пришлось жечь дерзкую спичками.
— Спасибо, — церемонно оправил одежды Друг Рима, Мелетий Спал. — Так я закончу. Она, пани-хозяйка бывшая, их заманивает и в ляльки обертает. Те жизни не знают: явятся на огни, вокруг города священного метутся, на брамное дать не могут — не то, что за душой, и души-то самой нет. Вот ходят по краю, глаза безмозглые вытаращат, носами крутят, и ну порхать. Что им, ведь всего знают — душу выпить и спать в колоде. А тут ночь, а огонь повсюду. Молодых много и все без полыни. Ещё если дудочку услышат, сразу вот дурные стают: то совой хохочут, то рыдания, то волосы рвут одна другой. Так любви хотят, ажно нявкают. Как музыки нет — всё. Зубами в спину. Своей-то нет, утроба наружу.
Отсюда вывод: завидки.
Вот она им и включает, у себя под горой… всякое. И ещё папоротник варит, ну те и летят, как осы. А она хвать — и в мотанку. Ещё и к осине примотает там или на будяк.
— Любит не всяк, — поддакнул я. — Смотрю я на тебя и вижу… Заговаривание зубов типическое… Спасибо, что без дудочки. С вами, духами, только с позиции силы и можно.
Дереза, по всей видимости, решилась — перешла в наступление, и мы побежали. Скарбнику было легче. Он то и дело вспархивал… Невысоко. Мы дошли — кто бегом, кто взлетая раз от разу, — до середины лестницы… вернее, остались, где были, но дерезы стало меньше.
— Передышка, — заметил я.
— Предлагаю обсудить стратегию, — сурово сказал Друг Рима.
— Лучше газетку сожгу, — отозвался я. — Хоть отпугнём злой дух.
Я быстро соорудил на площадке между ступеньками костерок и стал швырять туда газетные клочья из сумки, программу, так и не выложенную. Потом перешёл к изысканиям… Сумка у меня удобная. Много отделений и внутренних карманов… И ничего, ничего, ничего… Кроме конспекта по химии, непонятно как туда попавшего, ещё и со свежесписанной лабораторной, ведь не сожжёшь. Ценнейшие покупки с Зильничей были тут как тут и ещё… можно было бы сварить зелье… Да не в чем… Я укололся обо что-то, не сильно. И выудил со дна сумки пучок дедовой соломы. Туго препоясанный перевяслицем. Похожий на сноп — маленький.
— Хм! — не обрадовался поначалу я. И поглядел на дерезу внизу крадущуюся. — Хм! Знаю… знаю… вот, — пробурчал я сам себе. — Перевясло… Перевес… Переход… Мост… Ну, конечно же… Кто бы справился? Ну, других вариантов у меня нет.
Скарбник тем временем дул на пламя и бросал в него щепки — в ответ оно пускало синий, скорее, бирюзовый дым… Становилось колдовским.
Дереза явилась к нам вновь застенчиво. И туман с ней. Мы были в двух лестничных маршах друг от друга.