Дни яблок

— Можеш купити зо дванадцять яблук, — посоветовала Эфта, — кожне друге вiддай жебраковi шiсть неси додому. Другого дня кожне друге яблуко вiддай гoлoднoмy, побiля божницi, а решту три неси додому. Далi хай вночi цi яблука побудутъ в тебе, а пiсля вiднеси їx дo церкви, поклади дe ставлять панахиди, й кажи не вголос: «Пом’янiть бiду мою за упокою, а все моє дoбpo за мною. Жито-ячмiнь, тут i амiнь».[200]

И Эфта стушевалась, то есть исчезла. Почти незаметно.

　— Щo забажаеш собi? — спросили меня почти в один голос Потвора с Госпожой Атеной. — До тебе приязнi. Ti сферы нинi, тож скористайся.

— Коли так, то маю казати, — ответил я угрюмо. — Кажу. Недобре розпрощавсь. Вiдомо з ким… Вам вiдомо. Ви ж бо читаете у cepцi… Тепер бажаю: хай вона зустрiне вiрну любов. Аби для неї краще, хочу й бажаю…

— Хм, — сказала Потвора. — Хтива твоя пика. Моє слово: нехай.

— Добре, — несколько сухо заметила госпожа Атена, — Станеться твоє. Бо доцiльне це i правильне.[201]

Кто-то смыкнул меня сзади довольно сильно. Я оглянулся. Надвратная площадка позади нас заметно переменилась. Будто стала старше. Небо над воротами радостно набухло светом, словно готовящиеся брызнуть листьями почки. В воздухе, что струился вокруг, заплескался чуть видимый отсвет: синий, лазоревый, лиловый… будто вдалеке, очень далеко, даже не здесь, не нынче — невидимое и ласковое, волновалось…

— Море, — сказала госпожа Атена. — Як менi його бракує тут. Щодня. Можу лишень сидiти видом на пiвдень, радiти дрiб’язку.

Она встала и вышла на белебень.

— Тепер наблизтеся[202], — произнесла она.

«Какая наглость! — возмущённо подумал я. — С чего бы командовать?»

Снизу, с пола, некто высказался более чем решительно: «Слався, богине! Пошли благо в дiях нам, й всюди невтомну удачу!»[203]

И меня ткнули в спину, будто клювом, опять. Я даже удивился. Правда, как-то мелочно, не без гримас. Зато грациозно поклонился, весьма.

Стоящая напротив дама вздохнула.

— Можна менi теж?[204] — спросил я, переминаясь с ноги на ногу.

— Теперь приблизьтесь.

Госпожа Атена, явно не одобряя все возможные вопросы в целом и каждый из них в отдельности, оторвалась от созерцания нездешнего Юга и спустила очки на самый кончик носа.

— Що саме «теж»? — недобро спросила она.

— Я б теж хотiв пройти крiзь церкву, якщо можно, звiсно, — попросил я.

Госпожа Атена сняла очки, сложила дужки. Положила очки в карман.

— Певен? — довольно ядовито спросила она.

— Сто вiдсоткiв, — ответил я.

— Лишишся невдоволений.

— Це мiй сезонный стан, — заверил её я. — Взимку харить холод, влiтку сильно свiтить чи пече занадто.

— Смертнi, — тонко заметила госпожа Атена. — Весь час одне й те саме. Спочатку бажання, далi скарги. Безпiдставнi. Ваша стихiя — схлипи.

— Toдi я так зiйду, — вздохнул я. — Деiнде. Простоземним чином… А вам щасти.[205]

И пошёл к выходу — поскрипел деревянными дверями, сошёл со всех ступенек мимо разных стен и камней… Спускался долго…

— Ця брама весь час замкнена, дарма…[206] — сказал кто-то в полутьме.

— Може побачу iнше, — ответил я. — Поза нею.

— Ну, то диви…[207] — согласился некто.

Вне ворот моё время вернулось. И мир сразу, будто взаправду по волшебству, стал ясным и устойчивым; контуры его из размытых сделались чётче, ненадолго…

— Земля к земле, а небо к небу, — сказал я на всякий случай. — Тут и аминь.

Почти на голову мне тут же упал каштан в чуть порыжелой кожуре — но сам гладкий и прохладный, просто штучный.

«Вот и нечаянная радость, — подумал я. — Щастячко. Пришло почти с обратной стороны…»