Дни яблок

Тётя Алиса с семьёю обретались на третьем этаже в пустой и высокой квартире. У них всегда было очень интересно. И можно было марать. В смысле — рисовать, даже и на на стенах. Когда-то белых.

Три поколения Голодов так и делали — художница, архитектор, ещё два художника, а также совсем маленький Голод и примкнувший к ним я.

Мои попытки сочинить фрески семья Голод вечно высмеивала.

— Ты сачок, — говорил дядя Жеша. — Пора переходить к крупной форме, а ты всё карикатуришь. Что тут за тараканы у тебя?

— Это эльфы, — ярился я.

— Тогда что за трупик они тащат? — спрашивала тётя Алиса.

— Это Дюймовочка, — говорил я злобно.

— Да? — раздумчиво вздыхала тётя Алиса. — Безусловно, что-то в этом есть. А что за чудище вон там, над ними?

— Ласточка это, — удивлялся я, раскладывая мелки и уголь. — Неужели не похоже?

— Глаза чего у неё красные? — интересовался дядя Жеша. — Конъюнктивит? И где тень?

— Она долго летела, — рассказывал я, — с Дюймовочкой на спине. Из Дании — в Египет, только представьте. А птица только-только выздоровела и слабая была. Вот Дюймовочке и пришлось подкармливать её, всю дорогу.

— Чем? — хором интересовались все три Голода.

— Кровью, конечно, иначе бы рухнули обе в море, и привет — никакого принца. Сплошные холодные рыбы.

— Так. А глаза? — не сдавался дядя Жеша — некогда он служил в артиллерии и привык к залпам. — И опять-таки, где же тень? Я ведь вас учил…

— Ну, так ведь ласточка напилась подменской крови и стала нечистью. Какая ж от неё тень? Она её теперь не отбрасывает. Зато вот гоняется за такой же нечистью, за эльфами. Не догонит — будет кусать других ласточек.

Додик скуксился и посмотрел на меня бычьим глазом.

— Или летучих мышей. Я их потом нарисую, — быстро сказал я.

— В мультике про такое ничего нет! — свирепо рявкнул мне будущий Eliah Golod.

— И у Андерсена тоже, — бескомпромиссно заметил дядя Жеша.

— А его иллюстрировали Трауготы, — мечтательно обронила тётя Алиса, — братья и отец. Гав.

— Что, каждый делал полрисунка? — обидчиво фыркнул я. — И лаялись?

— Георгий, Александр, Валерий, — пояснила тётушка. — Твоя интерпретация, конечно, интересная, но очень уж мрачно. И потом, чего у Дюймовочки минская кровь какая-то?

— Подменская, — пояснил, как для тупых, я, — она же подменыш, нечисть.

Голоды смотрели на меня тускло и недоверчиво.

— Суть, — закончил я.

— Сам ты суть подменский, — пошёл в атаку Додик. — Опять всё выдумал!

Дядя Жеша потрогал раздвоенный, словно гибеллинский зубец, ласточкин хвост и хмыкнул.

— Будешь салат? — спросила тётя Алиса. — Топинамбур с морковкой. Оздоравливает кровь. Съешь, попробуй…

— И станут у тебя красные глаза, как у ласточки твоей. — зловеще сказал Додик.

Дядя Жеша имел привычку титуловать себя в телефонном разговоре исключительно по профессиональному признаку и фамилии.

Пару раз в неделю, чаще всего к вечеру, у нас раздавался звонок, и если трубку первый успевал взять я, то выслушивал хриплый низкий рёв.

— Говорит Голод, — вещал дядя Жеша. — Художник Голод.

— Поздно, — мстительно отвечал я, — мы только что пельменей откушали, со сметаной.

— А уксус был? — веселился с той стороны дядя Жеша.

— В дверь стучался, и даже хныкал, но мы не впустили, — возвращал подачу я.

— И правильно, — соглашался дядя Жеша, — сильно кислый он, чтобы в гости ходить. Где там Лика?

— Всё руководит и проверяет, — вздыхал я, — с утра, как ушла…

— На базу? — хрипло интересовался дядюшка.

— Ага, — подтверждал я, — придёт не сразу.

— Ну как только — так сразу пусть звякнет, — интриговал дядя Жеша, — есть информация…

— Что, — зловеще интересовался я. — Снова врут нахально?

— Это не телефонный разговор, — прокашливался дядя Жеша. — Отбой.

— И вам того же! — завершал я.

Со временем привычку к титулам переняла тётя Алиса.

— Саник? Это ты? — вечно спрашивала меня тётушка из телефонной трубки, словно сомневаясь в услышанном. — Говорит художница Голод.

— Гастродуоденит слушает, — мрачно отвечал я.

— Что? Гастро… что? — сомневалась тётя Алиса. — Ты разве не один? А кто там ещё?

— Да масса всяких, — бубнил я. — Тут же вечно кто-то трётся.

— Это да, — вздыхала с той стороны тётушка, — а где Лика?

— Безобразит на базаре. — бойко рапортовал я.

— Сплошные „зэ“, сколько зудения у тебя получилось, надо же, — уважительно произносила тетя Алиса. — Так что там Лика носит на базар?

…Совсем недавно, зимой, мне позвонил Додик.

— Hello, it’s Elijah Golod say, — проскрипел телефонный робот. — Artist…

— Алло!!! — смял скрипучий голос своим весёлым и густым басом повзрослевший брат. — Алло!? Сашка, это ты? Алло? — крикнул он, и мне показалось, что мобильник сейчас лопнет вместе с моей барабанной перепонкой.

— Да я это я, — продребезжал я. — Это ты, До… Илюха? Чего кричишь?

— Да, это Дод, Илья, то есть, — хрипловато отозвался он, и мне почудился незримый и кашляющий дядя Жеша. — У нас шесть утра…

— И что, в это время ты обычно кричишь? — ядовито поинтересовался я.

— И бегаю, — отозвался из-за океана Додик. — Бегаю и кричу, так доктор сказал. А как ты знаешь?

— Догадался… — устало выдавил я.