Дни яблок

… Я оказался в дюнах. Низкое серое небо, жёсткая от соли низкорослая трава, и большая вода — где-то неподалёку. И песчаные холмы… Люблю дюны: они движутся — к морю ли, прочь от него, лишь бы танец. Если б не сосны…

— Здесь идёт дождь? — удивился я. — Никогда не знал.

— Время идёт, — сказала Вальбурга, в этом сне живая. — Неужели ты не слышишь?

— А как же… — ответил я и проснулся. В кресле, на кухне…

За окнами было темно, по стёклам молотил дождь, в дверь стучали. И довольно громко. Я побежал открывать — босиком по холодным половицам через всю квартиру. Безо всяких предосторожностей, заклятий и прочей небывальщины… Споткнулся в коридоре о кошку, уронил на ногу зонт и открыл двери нараспашку. В конце концов…

— Хорошенькое дело, — сказала из темноты мама и вошла. — Ты, оказывается, дома… Я как чувствовала. Звонила, звонила… безрезультатно. Ладно, решила, доберусь сама. Пока трамваи ходят. А тут, уже в подъезде, вообрази — выяснила, что ключ пропал! Звоню в дверь — и тишина. Стучу — только кошка с той стороны отвечает жалобно. Думала уже к Флоре зайти — через два двора же, так погода портится. Решила постучать ещё раз… Ты что, опять в сад свой ушёл? Ну, здравствуй!

— А в саду, между прочим, ещё хорошо, — нашёлся я, — Правда, может быть дождь.

— И ничего страшного, — тут же заметила мама, — можно куртку прихватить. Или переждать. Было бы где. Чтобы пойти в другой раз.

— Другой раз не пойду, — мрачно ответил я. — И тебе не советую. Привет…

Мама сняла пальто и посмотрела на меня внимательно.

— Что? — спросила она. — Трудно было одному?

— Иногда, — ответил я. — Почти… Очень. Даже не… Ох… — тут я замолчал совсем. Из кухни что-то выкрикнула Бася, призывно.

— Значит, я успела вовремя, — улыбнулась в полутьме мама. — Давай я, наконец, дверь закрою, дует что-то очень сильно. А ты всё-таки свет зажги, а то сплошной кротовник.

— Свет, — тускло сказал я. И даже в ладоши хлопнул. Мы оба прислушались. На площадь въехала двойка: вся сплошь шипенье, звон и искры.

— Получился полусвет, — констатировала мама. — Я и сапоги снять не успела.

— Это не совсем прилично, полусветы эти, — заметил ей я. — Сейчас принесу свечечку…

— Что ты всё время выдумываешь, — рассердилась мама, — какая ещё свечечка? Свет зажги!

— Зажёг, — мрачно ответил я.

И для убедительности пощёлкал выключателем несколько раз.

— А счётчик проверял? — быстро поинтересовалась мама. — Пробочки?

— Приходило Горэнерго, — торжественно сообщил я. — Один в спецовке и вторая в шапке белой…

— И что? — спросила мама.

— Все пивом пропахшие, — доверительно сказал я. — Насквозь. Рты чёрные. И вырубили нас с помпой, то есть с пломбой. За неуплату и выкручивание дисков… Так и сказали: «Крутитеся не в ту сторону, а с виду приличные. Отжеж…»

— Я должна вымыться с дороги, — тревожно сказала мама. — Обдумать положение.

— Это с древности так делают, — брякнул я. — У греков. Там тоже, как приехал, так и в ванну — а потом труп нашли. Там же. И вода остывшая. Читала ведь?

— Римляне мне ближе, — томно заметила мама. — Библиотеки в термах! Ты только подумай!

— Думал уже, — буркнул я, — бесхозяйственная сырость. На что у ник каталоги были похожи… Что угодно могло завестись.

— Просто как в столе у тебя, во всех ящиках сразу, — вздохнула из-за двери мама и включила воду. — Собери мне что поесть. Я после этого поезда бесконечного сама не своя… А почему в ванне яблоко?

— Купалось! — крикнул в ответ я. И пошёл готовить ужин, себе и маме.

При свечах. Три перемены блюд. И чай.

— Ну, — сказала довольная мама в конце трапезы. — Вымыта я дочиста, накормлена досыта, вся в добре и холе, можно сказать — проси, чего хочешь.

— Уговор? — не поверил я.

— Ну да, а что ещё с тобой делать, — легкомысленно согласилась мама. — По губам вижу, что-то хочешь выпытать. Разобраться…

И она со вкусом доела гренок.

— Давай разберём квитанции, — подогрел интригу я. — Для начала. Хочу кое-что уточнить. А там решим… Я вопросы подготовлю. В порядке возрастания.

— Я даже и не знаю, — начала мама…

— Зато я знаю, — подхватил я, — расскажешь мне о том, что найдётся.

— Где? — неохотно попыталась слукавить мама.

— Да вот буквально тут, — скромно заметил я. — И пододвинул к ней пряничное принесение. Старую вещь. Тёмный, местами вытертый футляр размером с толстую книгу, даже две. Мужской несессер. Одутловатый, кожаный, чёрный.

— Это ещё бабушкин, кстати, — любовно сказала мама. — Моей бабушки… А всё как новый. Обет она нарушила из-за него. Так получилось, случайно. Ужасно в детстве было слушать про это… просили повторить страшное, дрожали. А потом… потом такой ужас навалился на всех… Что даже и слов таких нет.

— Как раз есть, — настойчиво заметил я.