Дни яблок

— Есть, да не про вашу честь. Ага, вспомнила словечко это её, — и мама потрогала молнию на боковинке несессера. — Бабушка моя говорила на всякую такую застёжку — бегунец. Чуть не лопались мы со смеху… Всё казалось — несерьёзное слово. Она на разных языках умела. И от этого была большая, кстати, польза. При немцах… И потом готовила нас к экзаменам всяким. Обучение достойное оказалось, — мама вздохнула. — Фребелевский институт, — сказала она. — Знаешь что это?

— Оттуда фребеличек выпускали, — поддакнул я, — на Божий свет.

— Девушкам трудно было образование получить, — гнула своё мама. — А она ведь была… поповская дочка. Это значит, без пяти минут бесприданница. Но вмешалась Фортуна.

Я задумчиво вскрыл гороховый стручок.

— У бабушки была крёстная, состоятельная дама, — продолжила мама, — из знаменитой фамилии какой-то. Чудным именем звали — Антея. Бабушка говорила: «Сама себе выдумала, крещена была Анфисой», — но проверить невозможно, ты же понимаешь — всё переменилось. Женщина эта была бездетная, но удачно замужем — овдовела раза три.

— Просто повезло, — ответил я и предложил маме горох.

— Тоже думала об этом, — согласилась мама и взяла стручки, не спрашивая. — А третий муж её был совсем не нашего Бога, но при деньгах. За границей совершенно… Вот она к нему уехала. Поначалу совсем, но после вернулась — навестить, разузнать, что тут и как, заодно большое участие в бабушкиной судьбе приняла… Всё же крестница красавица выросла, как в сказке. И в учении неплоха. Свозила её крёстная к себе в имение для начала. Ну, к третьему мужу. Оказалось — просто дом большой, но старинное всё. И сад с фонтаном. Бабушка называла мне страну такую — Лорень. Думаю, она что-то перепутала или намеренно… Рассказывала нам, дескать: люди там и по-немецки говорят, и по-французски, ещё про чёрные чепцы разговор был… Грёзы какие-то. Ну, вот… В этой Лорени был город Нанси…

— Начало песенки напоминает, — живо подхватил я. — Осталось у короля что? Спроси! Шалон, Орлеан, Бо…

— Там про другой город, а из этого Нанси они съездили в Париж…

— Конечно, за шляпами, — фыркнул я.

— Вовсе нет, — оскорбилась мама, — почему сразу шляпы? Шляпы повсюду, а они Сорбонной интересовались, чтоб ты знал. Но оказалось препятствий много. Бабушка даже какие-то курсы ходила слушать, приобщалась. И в Париже встретила мужа себе… Представь себе, где?

— В метро?

— Вот именно, — торжествующе заметила мама. — Под землёй! У неё колечко с руки упало: так разыскал под всякими ногами французскими, платком обтёр и подал.

— Наземное метро — в Берлине, — заметил я. — У нас тоже есть…

— То есть, конечно, он ей был ещё не муж тогда, так… заинтересованный. Выпустился из семинарии, а приход ещё не получил. Он какую-то возможность тут выиграл. На изучение в Париже рукописей. Стипендию от сахарного короля, вот! Диссертацию писал про мистиков. И написал, представь себе! Не то, что некоторые…

— Какие это такие некоторые? — мрачно осведомился я.

— Которые не знают, где тире поставить в сочинениях, — сердечным тоном ответила мама.

— Где его не поставь — оно всё равно прочерк, пауза, молчание, — ответил я.

Мама посмотрела на меня, как ей казалось, пронзительно. В ответ я подлил ей чаю.

— Ну, вот… — продолжила мама. — Побывала она у крёстной, послушала курсы какие-то. И домой. Но перед тем встретилась с мужем будущим ещё раз…

— В синематографе, наверное? — попытался пошутить я.

— На вокзале… — ответила мама. — Очень, кстати, красивая история — он ей книгу подарил в дорогу. Встретились в книжном магазине, на вокзале.

— Не бывает таких магазинов, — твёрдо ответил я. — Выдумки. Миф.

— Это ты так думаешь, а на самом деле есть, — не менее твёрдо ответила мама. — Ну, вот. А потом он её разыскал, тут уже. Он же попович, да и она из таких же, ещё и в одном городе… Когда явился, она в саду была, вишни собирала. И сказала, что пока дерево не оберёт — вниз не спустится. Так он вверх и полез! На вишне предложение и сделал. И ведро помог донести.

— Вот она, любовь, — заметил я. — Сразу груз. А когда серьёзное начнётся уже? А то всё чепуха: вишни, несессеры, паровозы — небыль сплошь.

— Ну, хорошо, так и быть, — ответила мама. — Будет тебе и серьёзное, и чепуха два раза.

— А можно страшное? — нетерпеливо переспросил я.

Черный зверь сверкнул жёлтыми очами на свечку и уютно мяукнул из кресла.

— Вот и я о том же… — согласилась мама. — Страшное нам ни к чему. Ладно. Бабушка Нана родилась здесь, можно сказать, недалеко. За красным корпусом совсем вниз. В усадьбе их теперь большой дом, новый. Как раз на месте… сада и остального всего. Там всё в гражданскую сгорело, прямо вместе с жильцами. Снаряд внезапный и… Но о страшном не будем, нет.

И мама открыла несессер. Решительно. Молния на его боковине отчётливо сказала «др-р-р». Навстречу нам явились квитанции, шпилька, пыль и трамвайный талончик.

— Зачем ты напихал туда барахло снова? — строго спросила мама. Талончик не нашёлся, что ответить, и юркнул на пол.

— Счастливый он, — так же строго ответил я. — А этим не расшвыриваются! Теперь полезу искать счастье, и не просто, а со свечкой!