Дни яблок

Я вытянул левую руку вперёд и попытался обратить Дар к поиску двери или же выхода, губы онемели от холода так, что слова вырвались из меня с шипением и паром.

Возможно, старым словам нравится звучать именно так — в них много согласных и шипящих, пар тоже присутствует, ведь именно вода была в начале. Сказанное явилось истиной — слова возымели действие, стена передо мною разомкнулась словно пасть, я пролетел менее метра и рухнул на какие-то колючие ветки — треск получился немалый, заодно какая-то гадость оцарапала мне руку.

— Ненавижу падать, — несколько плаксиво заметил я в пространство и вылез из кучи веток. Вокруг было словно лето — никаких загадок, никакого холода с дождями, никакого октября — лето, вечер, сад… помятые кусты малины и крыжовника. Я подумал о плохом. В последнее время я только о нём и думаю.

Мимо меня шла дорожка — обычная для нашего города дорожка в палисаднике: жёлтый кирпич в три ряда, ёлочкой — потемневший и истоптанный, местами сколовшийся и открывающий беззащитное светлое нутро. Дорожка шла от низенького, на три окна, домика к уличному крану-колонке. Когда-то такие стояли в каждом дворе, украшенные полусбитым орлом и надписью «Гретеръ».

Около колонки стояла невысокая женщина в косынке, синей кофте и тёмном длинном платье.

Женщина набирала воду. Качала рычажком. Колонка гудела и с фырканьем плевалась артезианской водой в ведро, качающееся на крюке-краешке крана.

Я повыдёргивал последние колючки. И подошёл ближе. Очень приятно пахли какие-то цветы, наверное, хризантемы — ведь роз в октябре не бывает.

— Молодой человек, — спросила женщина. — Сможете ли вы помочь мне с ношей?

— Почему нет, — ответил и взялся за дужку ведра…

Как всё-таки это неприятно — падать. Ещё и рядом с каким-то ничтожным ведром — безобразно, унизительно и полный рот песка…

Я поднялся и отряхнулся.

— Извините, — буркнул я. — Говорите мне «ты», а то как-то старомодно…

— Ничего страшного, как скажешь, — ответила женщина. — Ты не ушибся?

— Вроде нет, — раздумчиво сказал я. — Наверное, поскользнулся, бывает. Давайте ваше ведро. Как странно, вода не пролилась…

— Давай вдвоём? — предложила женщина. — Понесёшь ты, а я буду рядом, просто поддерживать за дужечку. Ты верно сказал — дорожка скользкая, очень легко упасть…

Мы донесли тяжёлое ведро до порога, она толкнула дверь, и мы бочком — сначала она, потом я, ведро посередине, — вошли на веранду. Там пахло лавандой.

— Добрый вечер вашей хате, — неизвестно зачем сказал я и поставил ведро у стены.

— Хорошо, что ты такой вежливый, — весело сказала женщина. — Может, она тебе и ответит.

— Хата? — удивился я.

— Она самая, — подтвердила женщина, — если ты будешь слушать. Внимательно. Ты всё услышишь, всё, что тебе надо. Здравствуй, это я тебе говорю и от имени хаты, — и она улыбнулась. — Пойдём, — сказала женщина. — в кухню. Садись вон там, у печи, — продолжила она. — Я заметила, у тебя на куртке рукав разорван, даже будто бы пропалено, я могла бы починить, ты не против?

— Спасибо за помощь, — смутился я, — мне нечем будет отдать, а вы силы и время потратите на меня…

— Не проблема совершенно, — заметила женщина и забрала у меня куртку. — Помоги мне с печкой. Газа у меня тут нет, приходится готовить на такой вот плите. Сумеешь растопить?

С щепками и поленьями в печи я справился быстро. Тяга была хорошей, плита скоро согрелась — и чайник вскипел, почти не заставив себя ждать.

— Как это к вам ещё не провели газ? И дрова эти, такая ведь возня… — спросил я, разглядывая еле видимые сквозь дверцу огоньки в жарком нутре плиты.

— Да я тут незаметно так обретаюсь, — безмятежно отозвалась хозяйка. — А с дровами, ну мне и надо немного. Приспособилась. Ты хочешь заварить чай? Открой настенный шкафчик — там всё есть.

Неизвестно откуда она достала простую деревянную коробку с шитьём и разглядывала нитки, видимо, подбирала под цвет куртки.

— Если тебе не трудно, — попросила меня она. — Продень нитку в иглу, а то свет осенний, слабый.

Я выполнил просьбу, игла была старой, закалённой неизвестно где, я бы сказал, и разговаривать со мной не захотела. Здесь вообще всё помалкивало со значением, со мной не говорило — может, оттого, что было очень простым, скромным… Такие вещи всегда молчаливы, уж очень давно служат одному хозяину или хозяйке.

— Спасибо, — сказала женщина и принялась за шитьё.

Я занялся чайником, от печки тянуло сладким дымком, видимо, дрова были из плодового дерева — вишни или же яблони.

— Ну вот, — отозвалась женщина, — готова твоя куртка, видишь, как я быстро, а ты мялся.

— И буду ещё, буркнул я, — мне стыдно, что ничем вам не отплатил, не сделал…

— Это как посмотреть ещё, отозвалась она. — Например, ты чай заварил, наверняка чудесный. Давай согреемся. Зводно и поешь, у меня тут печенье есть, оно вроде вафелек. Ты же вафли любишь?

— Верно, — согласился я и попытался узнать что-нибудь про хозяйку дома. Даже слово сказал, и не одно… всё как-то без толку, слова казались несерьёзными — наверное, оттого, что говорить пришлось шёпотом. Буквально уголком рта.