Дни яблок

— Выздоравливайте, — ледяным тоном попрощалась мама. И шмякнула трубку на рычажки.

— Всё-таки придётся ехать, и представьте — в Ленинград, — бросила мама. — Три дня, конференция. Уже не отвертеться. Шовкопляс, видите ли, слегла. Осень, астматическая компонента — всякое такое, — закончила она особо строгим тоном, подразумевающим полное неверие в диагноз Шовкопляс, вместо которой придётся ехать.

Из распахнутой двери, ощутимо наэлектризовываясь по пути, вынеслось тётушкино негодование.

— Так что? — подозрительно спросила тётка. — И с кем Сашка будет на свой день рожденья? С Инкой? Беспризорный?

— Тиночка проследит, всё будет в порядке, — примиряюще заметила мама. — Правда, дочечка?

В ответ раздался продолжительный фырк.

— Нет, Лялька! Ты что? — решительно вскинулась тётка. — Нельзя оставлять их самих. Наделают делов тут! А ты, Тинка, не шипи. И так змея змеёй, уже на людей лаешь.

— Он умный, — заметила мама.

— При чём тут ум? — взъерепенилась не видимая мне Инга. — Тут не ум во главе, а совсем другое место. Ну, я посмотрю, что можно сде…

На минуточку всё стихло.

— И откуда ж ты всё знаешь про это место? — ехидно поинтересовалась тётя Ада.

— Догадалась, — свирепо заметила Инга.

— Оставишь их одних, начнутся свадьбы собачин, — постановила тётя Ада. — Вот тебе и вся компонента, говорю как медик.

Бася, обнаружив меня в коридоре, радостно изогнула спину и гордо пропрыгала передо мной какую-то сложную кошачью угрозу.

— Это вам нутрия нашептала? — влез в разговор я. — Или дух злой из-за двери?

— В голове у тебя, Сашка, дух. Дурости, — отбилась тётка. — Напугал как. Чисто привидение.

— Вы, тётя Ада, неправильно оцениваете происходящее, — серьёзно сказала Инга, допив чай.

— Да неужто? — делано всполошилась та. — Ну-ка, поучи дуру тётку. Соплячество!

Тина молча, встала, собрала тарелки и составила их в раковину.

— Ваша профессия — гость! Как в комедии, — чуть ссутулясь и сверкая на тётю Аду очами, заметила «Инеза». — Ходите тут… маркитантка с чайником. Мама! — не давая тётке двинуть ответную реплику, обронила Инга царственно. — Я сама на кухне уберу весь свинарник этот. Потом, позже! Позовёшь! — И она вышла, пару раз фыркнув.

— Безобразие! — первое слово тётя Ада выплюнула словно кляп. — Паразитка!! Барыня!

— Хотите гороскоп? — быстро спросил я, завидев, как мама, гневливо раздув ноздри, медленно встаёт и разглаживает скатерть. — Мне такой экземпляр принесли — второй или третий, чудо просто. Не слепой, абсолютно чёткий такой. Астрологичка одна написала про совместимость, про детей, про всё-всё. Будете читать?

— Глаза портить? — трубно возопила тётушка и кинула короткий термоядерный взгляд в коридор. — Ладно уже. Неси. Лялька, я так перенервничалась, аж сердце колотится. Теперь у тебя останусь, корвалол у меня свой…

— Я и кресло уже разложила, — поддакнула ей мама, — ляжешь, отдохнёшь, успокоишься.

Я поспешил за напечатанной трудолюбивой одноклассницей моей, Кариной, копией творчества Линды Гудман. Мне она уступила её за пять рублей, то есть с пятидесятипроцентной скидкой. Мы с Карининой мамой учились обходить стороной грядущую гипертонию… Дар в помощь, как говорится.

По возвращении я вновь услыхал обрывок разговора и решил обождать.

Перед кухней стена делает некий выступ. В его тени я слушал, как сёстры ссорятся.

— Ариадна! — разделяя каждый слог, будто препарируя, выговаривала мама. — Прекрати это раз и навсегда. Слышишь меня? Снова к девочке прицепишься — дам по лбу, при всех.

— Ты кто? — задиристо спрашивала тётка, издавая горлом звуки подобные клёкоту. — Ты директор? Чего командуешь? Я не в третьем классе уже…

— В пятый перешла? — беззлобно поинтересовалась мама, — Ада, предупреждаю ещё раз — не будешь за языком следить, я…

— Значит, я уже не могу прийти и сказать, что думаю? — несколько плаксиво заметила тётушка, как всегда, теряющаяся перед маминым напором. Память о тумаках, некогда полученных, не давала ей заходить в ссорах слишком далеко.

— Давай без этого, без истерик, — резюмировала мама, — а то я скажу, что думаю… — она зловеще помолчала, — по многим вопросам. И скажу при всех, посмотрим, как кое-кому понравится, закончила мама.

— В тебя немцы не стреляли, — огрызнулась финальным залпом тётка…

— Я им из окна рожи не корчила, — отговорилась мама.

— Валялись тут на полу как трусы, — заметила тётя Ада, восстанавливая историческую справедливость. — Только я… я, за всех одна, кирпич в них кинула, в сволочей, за папу…

Они опять помолчали. Кошка вернулась в кухню и сладостно поточила когти об половик.

— Волнует меня Александр, — сказала мама, меняя опасную тему. — Не знаю, когда это кончится, — продолжила она, — может, и никогда. Мне говорили. Я побеседовала со специалистом…

Слышно было, как скрипнул стул, видимо, тётка подалась вперёд, не желая пропустить ни слова.

— К нему ходят и ходят, иногда по два человека в день, и деньги несут, вот что главное, — подытожила мама. — Лёгкие деньги. И он берёт. Так недолго и покатиться.

Я едва сдержал крик возмущения.

— Много? — хрипло поинтересовалась тётка, точно так же возмущённая.