Дни яблок

— Слышишь ты, селёдка с булавкой, — сказала суровая Гамелина. — Не нравится, не бери. Подумаешь, тоже мне.

— Нет-нет, — заторопилась девушка, — ему всё нравится. Это он так пошутил. Неудачно.

Я допил липкий сок и отставил стакан на подоконник. Мы пошли в зал.

— Дай я устроюсь поудобнее, — прошептала Аня, как только погас свет, — руку подложи. Столько слышала об этом фильме. Говорили, они там чуть не замёрзли все, пока снимались. Там, на натуре. Настоящий горный монастырь нашли…

— Я даже книжку прочла, — донеслось слева. Рядом с Аней сидела пара из фойе.

— Ага, — радостно ответил я. — Я тоже читал, правда, в третьей копии. Офигенная вещь, — и хотел добавить, что не зря получила столько премий, но уснул, почти мгновенно.

… Она была всё там же — в саду Артиллерийской школы — и сидела под цветущей бузиной, на какой-то коряге. Ей докучали любопытные стрекозы. За прошедшие десять лет она ничуть не изменилась. Не дойдя до куста пару шагов, я остановился. Стрекозы затрещали жёсткими крыльями у моего лица. Во сне было лето, я был в сандалиях на босу ногу и льняных брюках. Она была невысока, худощава, рыжеволоса, одета в тон траве и листьям, лицо её было бледным, а губы очень светлыми, почти незаметными — казалось, на лице существуют лишь большие зеленые глаза, в обрамлении ресниц и теней от стрекоз.

Было душно, как бывает вечером в июне, перед дождем, бузина осыпалась тонкой пыльцой на её лицо, волосы, платье, не оставляя следов. Она внимательно смотрела на меня — я на нее, и время замерло… Она вздохнула, в ответ ей прошелестела бузина. Взмахнули раз-другой черные ресницы, новая стайка стрекоз вырвалась из-под рукава ее одеяния.

— Здравствуй, Тритан, — сказала она, голос у нес был хриплый. — Долго ждала этого твоего сна.

— Меня зовут по-другому, — ответил я.

Она опять вздохнула, отбросила со лба вьющуюся прядь темно-рыжих волос.

— Имена значат немного, — сказала она. — Важны истинные названия.

Я подошел поближе — пыльца от бузины, а может, от чего другого, окружала ее и куст — сердитые стрекозы сновали сюда-туда через границу из пылинок…

— Почему бы тебе не присесть рядом со мной? — спросила она.

— Там как-то неуютно, — заметил я, не рискнув приближаться к ней или к бузине.

— Вот как? — кашлянув, отозвалась она. — Неуютно? Почему?

— Там тень, — сказал я, утверждаясь в собственных подозрениях и пряча руки за спину.

— И такая дребедень… целый день, целый день, — выдохнула она. Пыльца взвилась смерчем и, перемежаемая стрекозами, окутала бузину. Она, однако, даже не шевельнулась.

— Так ты говоришь, тень? — спросила она, с ноткой утверждения в голосе.

— И не одна, — заметил я, отступая шажок назад и стараясь сделать это как можно незаметнее. Она поправила зеленый рукав — ни браслетов на запястье, ни перстней на пальцах — в общем, сверкать было нечему, но что-то блеснуло… Тут мне показалось, что губы её чуть изменили цвет, зарозовели…

— Ты так любишь книжки… — протянула она сладким голосом и сощурилась, словно сытая кошка у разгромленной норы.

— Разве это плохо? — с достоинством, хорошенько подпорченным опасениями, ответил я.

— Любить неплохо вообще, — произнесла она, наслаждаясь неподвижностью. — А хочешь, я пойду с тобой гулять? Позовёшь?

— Вам со мной будет неинтересно, — сказал я нервно, обнаружив за спиной не менее трёх десятков стрекоз, как бы просто так висящих в воздухе.

— Это бездоказательно, — заметила она, и бузина просыпала пыльцу, покачиваясь в знак согласия. — Мне интересно всегда со см… — последнее слово она так и не произнесла.

— Хотели сказать, со смертными, — уточнил я, ощущая, что тянет сыростью и заметив рядом с нею на коряге целую россыпь маленьких жаб.

Она поднялась, я отступил. Она поправила волосы. Кашлянула в кулак. Стрекозы ринулись к бузине, толкаясь в воздухе.

«Только не поворачиваться спиной!» — подумал я.

— Некоторые книжки я бы детям не давала. Все-таки рано. — сказала она без тени злобы или раздражения. — Ты разве меня не узнаёшь?

— Нет, будете богатой, — протянул я, откровенно паникуя и отступая лилипутиками к виднеющемуся неподалеку терновнику — выходу из Сада.

— Я не могу причинить тебе зла, — сказала она, и уголок её рта нехорошо дёрнулся. — Даже бы если хотела, не смогла бы.

Я прекратил отступление, и стрекозы сняли осаду.

— Да? — сказал я. — А так и не скажешь.

Она улыбнулась, блеснули меленькие зубы.

— Тебе разве не говорили о золотом правиле? — проговорила она и рыжие кудри её засияли победно в мареве бузинной пыльцы.

— А я ничего и не спрашивал, — утвердительно сообщил я и расстегнул сандалии.

— Вот ещё… — протянула она и поскользила вправо-влево, как рыбка в аквариуме, бузинная тень и стрекозы сопровождали её подобно шлейфу. — Я, что, похожа на вампира?

— Надо глянуть на зубы, — ответил я, подкатывая левую штанину брюк.

— Все свои, — ответила она и властно протянула руку. — Ну вот, мы наигрались, подойди ко мне, мальчик мой.