Дни яблок

— Ты вечно всё опошлишь, причём тут свиньи… — возмутилась Гамелина и даже не подумала двигаться. — … Один парень, подмастерье… ученик. В аптеке он смешивал зелья и вообще был сыном лекаря, — продолжила Аня и ухватилась за хвост собственной косы. — Как-то раз, в мае, когда все плясали у шеста на лугу, пошёл в лес и встретил там, в лесу, возле родника со сладкой водой…

— Клеща, — не удержался я.

Аня вздохнула и отодвинулась, а я ощутил странный гул, словно звон из подземелья.

— Даник, — сурово сказала Гамелина. — Для глупых разговоров надо было приглашать в кино Ромчика или Юру. Я пытаюсь рассказать страшную историю, а ты ржёшь всю дорогу, как пингвин какой-то…

— Извини, — залебезил я, борясь с видениями ржущих пингвинов. — Больше не буду.

— Ещё раз перебьёшь, я сделаю выводы, — строго резюмировала Гамелина. — Девушку он встретил, когда думал, что заблудился, понятно? Девушку!

— Так они встретились в лесу? — уточнил я, — в мае? Где-то рядом росла бузина? Или боярышник?

— Да, — глухо сказала Аня.

— Ты сказала — у родника? Да? — продолжил я со знанием дела. Так бы и говорила — парень встретил ведьму. У них в мае гон и всё зелёное…

— Тебе неинтересно рассказывать, — вздохнула Аня. — Ты предвидишь всё… почти, — закончила она с немалой язвительностью в голосе.

— Молчу-молчу, — отозвался я, — продолжай. Ведьма, парень, мир, труд, май.

Гамелина вытащила из кармана очки, дохнула на стёклышки, протёрла одно за другим и зачем-то посмотрела на меня сквозь них. Соскребла краешком ногтя с одного стёклышка нечто и вовсе неразличимое, нацепила очки и продолжила.

— Они говорили долго, солнце взошло высоко и стало клониться к закату, в городе заиграла труба, и юноша сказал девушке, что вернётся завтра, что нашёл свою невесту, что приедет за своей возлюбленной в повозке, разукрашенной цветами и птицами. В знак обручения он подарил ей ленту с майского шеста.

— Наверняка красную? — предположил я.

— Как кровь, — восторженно сказала Аня. — Эмма говорила, такой цвет называли «шарлатный». А она, та девушка, подарила аптекарскому сыну клубок…

— Зелёный? — уточнил я.

— Зелёный, — согласилась Аня.

— И потом они пили воду из родника, и она меняла цвет у них в пригоршнях, и вкус — становилась всё слаще и слаще? — закончил я.

— Я так и думала, ты эту сказку знаешь, — недовольно буркнула Аня и нацепила очки.

— Нет, — сказал я, и голос мой показался мне слишком хриплым, — конечно же, у неё грустный конец?

— Скорее, трагический, — пробормотала Аня, — обними меня опять, так теплее.

— И что тут трагического? — рассудительно заметил я. — Встретить в мае ведьму, в лесу…

— А тебе надо где? — склочно спросила Гамелина. — На демонстрации?

— Там только они одни и есть, — подтвердил я. — Толпами. За отгулы. Что же было дальше?

— Всё хорошее на этом и закончилось. Ты угадал. Когда он вернулся домой и сказал родителям, кого он выбрал на празднике, отец-лекарь созвал соседей, и парня в подвал упрятали.

— Скоропалительное решение, — буркнул я, — надо было бы в церковь его…

— Да, — живо отозвалась Аня, — люди церкви там были. С самого утра.

Гул сделался ощутимее. Я почти различил в нём…

— Колокол, — сказала Аня торжественно. — На следующее утро звонили в самый большой колокол. А затем запели трубы — и одна, и вторая, и третья — на башне ратуши. Каждая из них радовалась заре утренней, а после горожане приветствовали «Domini canes» — псов господних, что привели на площадь пленённую волчицу — Деву родника. Потом рассказывали, что в её правой ладони вода кипела, а в левой — обращалась в лёд. Говорили, что когда она поёт, деревья склоняются, чтобы послушать, а травы растут быстрее, чтобы услышать. Говорили, что когда псы-монахи обрядили её в жёлтую рубаху грешницы и увенчали соломенной тиарой — льняной саван сделался голубым, а жёлтая тиара стала венком трав, что так сладко пахнут на летнем лугу. Говорили, когда Дева родника взошла на костёр, поленья пустили побеги.

Гамелина подёргала свой свитер и сняла очки. Голос её стал прерывистым.

— Где же суженый мой? Где мой жених? — спросила лесная девица у человека в красной маске. — Чего не едет он ко мне в повозке, разукрашенной цветами и птицами? Я хочу поцеловать его в глаза и в губы — поблагодарить за то, как он держит слово.

— Я здесь. Я твой суженый, — сказал скрывший лицо маской. — Я держу своё слово. — И поднес огонь к вязанке.

Аня помолчала. Звон, в отличие от неё, и не думал умолкать, я различил колокол. Тот — из страшной сказки, самый большой, знание, дар…

— Надо выпить, — судорожно сказал я. — У меня голова заболела, надо выпить…

— Вернёмся домой — напьёшься, — безжалостно заявила сказительница, — ты ведь знаешь, что было дальше?

— Всех прокляли… — проныл я. — Гамелина, вставай…

— Я хорошо снимаю такую боль, — сказала Аня снисходительно, — с детства. Меня научили. Положи свою голову мне на колени.

Колокол с той стороны грянул нестерпимо. Донёсся свежий дух вечно спешащих вод. Плеск.

«Ещё минута, и узнаю, что думает он, Ангел, про симонию и дар», — подумал я.

Аня ухватила меня за волосы на затылке.