Дни яблок

— Ну? — улыбнулась она. — Боишься? Или ты это не предвидел?

— Тебе лучше не знать, что именно я предвижу, — разобиделся я и улёгся лицом вверх, затылком упёршись в гамелинские ноги. Открывшееся заставило головную боль локализоваться в висках, а колоколу сделаться тише.

— Закрой глаза, — скомандовала Гамелина. — Я расскажу тебе самое страшное.

— Это почему у вас блины всегда пригорают? — спросил я. — И не рассказывай, я не готов к такому.

— Клевета, ничего у нас не пригорает. Никогда, — миролюбиво отметила Аня. — Но если тебе интереснее про блины…

— Я только знаю, что надо взять соль и… — прохихикал я.

— И насыпать на язык, — сообщила сверху вниз Гамелина. — Да, она прокляла их всех, словами, что заставили замолчать колокол.

— Я так и думал, — бесцветно сказал я, вспоминая одно средство у себя в шкафу, за книжками.

— Они сожгли её, — сообщила Аня скучным голосом, — хотя, когда ворошили угли потом, не смогли найти ничего даже отдалённо напоминающего Деву, ни косточки.

— А что суженый-ряженый-простуженный? — спросил я, вдвигаясь в Анины коленки затылком. Аня умолкла.

Неподалёку прогрохотал трамвай.

Я чувствовал, как она наматывает мои волосы себе на пальцы. Головная боль стремительно оставляла затылок, уползая куда-то в пожухлую траву вокруг.

— Вставай уже, ленивец, — сказала бесцеремонно Гамедана и пощекотала меня по животу. Я захихикал и дёрнулся, вставая. Затылок словно что-то ужалило.

Аня провела пальцами по моему лицу.

— Было больно, да? — спросила она очень чужим и далёким голосом. И знание, зелёной звездой уколовшее меня, сообщило, что именно так Аня проговорит большую часть своей жизни. На ином языке. Где-то далеко, там, где низкое небо над вечно серым морем целует клочьями туманов огромные корабли.

— И ему было больно, тоже. Он совсем сошёл с ума и сделался зверем, перекусал почти полгорода. Псов-доминиканцев и отца своего загрыз насмерть, ведь его отец палачом и был, — закончила Аня и поинтересовалась у меня, — ты как? До дома дойдёшь?

— Ну, — ответил я ей, — если ты мне полголовы не оторвала…

— Я не старалась, — ровно ответила Гамелина. — Могу и попробовать, только если ты попросишь.

Я встал и помог встать Ане. Мы спустились с холма вниз. Вышли на улицу. Всюду мне пахло марганцовкой, огни фонарей на бульварчике зыбко покачивались в киселе тумана.

— Печальная какая-то история, — пробурчал я в сгущающихся сумерках. Аня взяла меня под руку. — У тебя есть что нибудь со счастливым концом? — поинтересовался я.

— Неприличный анекдот, даже три, — ответила насмешливая Гамелина, — могу рассказать. Один раз Артемон и Мальвина…

— Я знаю, — быстро сказал я, — чем они там занимались и не один раз, а вот про ведьму…

— Она пропала с дымом и ветром, — сказала Аня, — и жених её, сын лекаря, чокнулся. Говорила уже.

— Неудивительно, — буркнул я. Мы вошли в тускло освещённую «Браму». В зале было пустовато, пахло раскалённым песком и кофе. Я усадил Аню за столик в углу и отправился добыть несколько капель для забвения.

— Два кофе и пятьдесят грамм, наверное, «Плиски», — просипел я и выложил на стойку потёртую зелёную трёшку.

За прилавком стояла измождённая борьбой со своими отпрысками и санстанцией мать моего одноклассника Чернеги. Тётя Света, короче.

— Саня, — сказала очень коротко стриженная тётя Света. — Ну, какая тебе, в жопу, «Плиска»? Паспорт есть?

— У вас ноги болят? — пошёл напрямую я. Несколько недель назад мне удалось узнать специалиста, загнавшего тёти Светин варикоз на исходные позиции, избавив тем самым «резусную» маму Чернеги от операции и кое-чего похуже. В благодарность Валик, очень худой, весь беленький и светлоглазый отличник, подвязался писать за меня контрольные по физике.

— Засранец, — просипела мадам Чернега. — Вот точно мне говорили — карий глаз бесстыжий.

— У меня есть ещё один, — утешил её я, — совершенно другого цвета.

— Оформлю тебе «Пепси», — буркнула тётя Света, — всё равно отрава, а так хоть спирт… Шо ты хочешь ещё? Говори быстренько… — И она открыла бутылочку пепси. Под «шинквасом» раздалось шипение. Затем, водрузив на нос модные бифокальные очки, тётя Света поцокала стекляшками под той же стойкой, раз и другой — запахло жжёным деревом и спиртом — дешёвым коньяком.

— Две двойные половинки, — послушно произнёс я наше общегородское заклинание.

Тётя Света передвинула турочки в песке.

— Будет на три рубля, — просипела она. И выставила на прилавок поднос: две чашечки с кофе, бутылочку «Пепси» и два высоких, тонких стакана.

Я ухватил поднос и поковылял в угол.

— Зачем тебе… — начала Гамелина и осеклась. Чтобы заполнить паузу, Аня сняла очки, протёрла носовым платком стёкла и положила очки на стол.

— Я легко простужаюсь, — прохрипел я ей в ответ, — а вокруг промозглая сырость…

— Да, конечно, — недобро прищурясь, сказала Гамелина, — ну попей, попей своё «Пепси». Смотри, чтоб козлёночком не стал.

— Не буду кувыркаться теперь, — заметил я ей, — твоё здоровье.