Читаем Дни яблок полностью

— Голуби! — строго сказал я. — Голуби ждут ваших промахов. Голодные голуби…

— Ну, Кондра… — прохныкал дракон.

— А без ну?

— Кондра…

— Можешь плакать, — разрешил я. — Тут по-другому никак…

— Ииии, — тоненько вывел дракон и рухнул в объятия Кавалера Дюбатона.

— Мел! Марш! — рявкнул я. Ёж бесцеремонно отпихнул дракончика и потрусил куда-то в сторону шкафа, злобно пофыркивая. — Я всё слышу, — мстительно заметил я. — И если тебя зовут Эгле, то не поверю, прости, — сказал я Ёлочке.

— Нет, я Калафьора и боюсь восковых птиц, — сказала она. Остальные пряники посмотрели на неё с сочувствием.

— Какое-то слово тут неправильное, — заметил я. — Может, ты хотела сказать «лиц»?

— Они ужасны, — сказала Елочка с неким при дыханием в голосе.

«Сплошной пафос», — подумал я.

— Внесу тебя в список как цветную капусту, — сказал я Ёлочке.

— Брондза, — сказал жук, только отдалённо напоминающий божью коровку. — Бургон.

— Немногословно — ценное качество, — заметил я. В рядах пряников послышались драконьи завывания.

— Мы близнецы, — почти хором сказали оставшиеся два пряника. — Нас разлучили.

— Вы придумали такое прямо сейчас или сговорились в коробке? — сурово спросил я. — Не люблю подобных шуток.

— Нет-нет, — ответили пряники испуганно, и Солнце протянуло кривой лучик к месяцу. — Мы встретились здесь, сейчас и скоро расстанемся, так бывает всегда.

— И таких шуток я не люблю тоже. Назову вас Бим и Бом, — прикинул я. — Но, возможно, выброшу. Мрачные пряники — это нелепо.

— Нас звали иначе, — пригорюнились пряники. — Я Лумера, — представилось Солнце, — а он — Менес.

— Если переставить буквы — получается «Семен», — не сдался я.

Пряники молчали.

— Ладно, так и быть, — пошёл на попятную я и почёркал карандашом.

— Моё имя Руад, — пробасил Вепрь, — некогда я стерёг. Но что и где — не помню…

— Имя славного рода, — согласился я. — Что, если скажу тебе о тумане над родными горами?

— Отвечу, что он совсем скрыл их, — печально сказал вепрь.

«Кое-что помнит», — отметил я буквами «пмт» в Альманахе.

— Рыба. Просто Рыба, — сказало переходное звено между карасём и бегемотом.

— Тут нет ничего обычного, так что колись, рептилия. Имя, имя, имя, — ласково попросил я и нарисовал в Альманахе звёздочку.

— Юбче, — нехотя выдавила Рыба. — Это нельзя произносить кому попало.

— Значит, назову тебя иначе. Хочешь быть Вальбургой? Такое выговорит не каждый.

— Моё имя Штар, — представился Гусь. И явно сделал попытку шаркнуть лапой.

Почему скворец? Может быть, ты хотел бы быть Генсом? Или Гвиром? Скажи — и всё пойму.

— Я Штар и когда-то был им… скворцом, — непреклонно заметил Гусь. — Мою песню записали нотами на маленькой полосе бумаги. Там были даже ля диез и ключ.

— Вот как? — ответил я. — Начинали с ля диеза и ключ альтовый? В конце — ошибка?

— Всё так и было, — подтвердил Гусь.

— Так это ты проворонил погибель мастера? Одно слово — птичка.

— Меня уже не стало… — зачастил Гусь. — Я, мне, прошение, отказ… хлопотал…

— Смотри мне, чтобы никто, ни на полшага, — сурово прокашлял я. — Бди!

Гусь предпринял попытку расшаркаться. Даже две.

— Гоза Чокар, — пролепетал мотылёк.

— Это проклятие? — поинтересовался я и пририсовал к звездочке в Альманахе полоски — получилась снежинка.

— Нет… — растерялся мотылёк. — Сценическое имя, я ведь пела…

— Это дело, — откликнулся я и дорисовал снежинке пятачок. — И как, по-твоему, поёт пряник? — спросил я. — Надо слушать?

Гоза Чокар широко открыла рот…

— Нет, нет, нет, — энергично запротестовал я. — Совершим это отдельно, в присутствии птиц. Возможно, реальных… и не обязательно певчих.

Мотылёк заметно сник и укрылся в тени Вальбурги Юбче.

— Стикса, — брякнула сова угрюмо. — Так меня зовут, когда выкликают. Я здесь не просто так, но волей Пронойи, и…

— Ты, — обрадовался я. — Давно позоришь Всечтимую своими выходками. Где твоя сдержанность, я спрашиваю? А мудрость?

— В дупле! — рассердилась сова. — Наверное, ты считаешь себя очень умным?

— Вообрази, что сейчас ты раскрошила сама себя. Подумай об этом, долго, — равнодушно отбился я. И звучно захлопнул Альманах.

— Нынче настало время поклясться, — сказал я пряникам. От напряжения некоторые из них открыли рты, а Вальбурга Юбче развернулась правой стороной, изрядно подвинув Скворогуся Штара.

— Я принёс требуемое, — сказал маленький, недовольный голос. — Почему ты не бережёшь нас? В пути меня почти схватил хищник!

— Наверное, у тебя есть девиз? — поинтересовался я.

— Постоянство и ужас! — откликнулся ёж.

— Заменим на Непременную Жуть, — согласился я. Кто смажет обозначить это на латыни?

— Я, — скромно поднял лапку вверх жук и сразу завалился набок.

— Всё понятно, — ответил я. — Становитесь в круг, сейчас я принесу чай, и…

Пряники зашептались, некоторые заплакали, Дракон попытался обнять Гозу Чокар.

— Хорошо, ладно, зануды, — заторопился я. — Не будет чая. Упростим всё донельзя.

Пряники, явно затаив дыхание, собрались в скорбный кружочек.

— Будем произносить клятву, — сказал я и обвёл их скопление мелом. — Знаю я ваши делишки, мучные… — Повторяйте за мной, баранки. Быстро.

— Клянусь стоящими в круге, — начал я…

«Стоящими в круге» — прошелестели пряники…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии / Философия
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза