Читаем Дни яблок полностью

— До того было сильно культурно, — выпалил я, вываливаясь из гормонального тумана.

Гамелина облизала свои пальцы, по очереди, все десять. Мне показалось, что сердце у меня сейчас выпрыгнет через уши…

— Зато это естественно, — припечатала меня поцелуем Аня и уселась сверху.

— Мы будем пить по очереди, — нашёлся я и плеснул в рюмку густо-красной, словно запёкшаяся кровь, наливки. — Узнаю наконец-то о чём ты думаешь…

По гамелинскому лицу пронеслась некая тень, Аня вздохнула и обняла меня за шею. Её руки углубились в мои нестриженые кудри.

— Всегда хотела скальп с тебя снять, Даник, — прошептала Аня мне в ухо, — красивые такие волосы, густые…

— И когда ты поменяла план? — таким же хриплым и ломким шёпотом спросил я.

Аня помолчала, бездумно накручивая мои волосы себе на пальцы. — Решила растерзать душу? — спросил я. — Или вынуть сердце… Она отстранилась, ровно на ладонь. И этой ладонью зажала мне рот. — Как ты можешь? — сказала Гамелина. — Подозревать меня в таком… в чём-либо? У меня нет ни единой гнусной мысли… Могу поклясться.

— А какие есть? — спросил я сквозь её пальцы, и руки мои принялись шарить по Аниной спине — тёплой и волнующей.

— Исключительно неприличные, — слукавила Аня и хихикнула. Рука моя дрогнула, я расплескал питьё — гамелинская грудь украсилась следами капель.

— Пей быстрее, — прерывисто сказала Аня и задышала чаще. И я сделал глоток, и ещё один, и ещё… Первым.

Гамелина судорожно допила остатки и впилась в меня сладкими губами. А затем мы подчинились самому древнему из известных знаний.

Рюмка — красное стекло — покатилась по одеялу на пол, упала и не разбилась…

Страсть, вновь охватившая нас, опять была необъятна и ненасытна, и мне всё казалось, что поднимаюсь я выше… выше… выше.

Где-то в бескрайнем, наполненном искрами счастья пространстве плакали дикие гуси.

XVII



Она меня не щадит —


Тратит меня, тратит.



— О чём ты думаешь? — спросила Аня.

Это плохой вопрос, он заставляет размышлять над тем, о чём думаешь на самом деле.

Я промолчал.

— У тебя такое лицо просто… — не унималась она. — Ты же явно о чём-то думаешь… Скажи мне свою мысль, последнюю.

— Самую последнюю сейчас не скажу, — ответил я. — Откуда я знаю, про что буду думать?

— Как-то не торжественно, — сказала Аня. — Праздника не хватает, если ты понимаешь, о чём я.

— Могу выпустить тех из корзины, — предложил я. — Скучно не будет…

— Только не это, — быстро отозвалась Гамелина. — Удивительно, что ты их ещё не… покрошил или выкинул. Такое оставлять — о чём ты только думал…

— Я думаю про надпись, — ответил я и помешал ложечкой в чашке. В этот раз мы пили какао на моей кухне, и Аня сказала, что в напитке сюрприз. Потом было немного гнева и сердитости — не все правильно понимают вопрос о битом стекле в чашке, как оказалось.

— Про надпись? — заинтересованно спросила Аня, отсердившись.

— Да так… — отозвался я. — Прочёл тут недавно: ад либ точечка, и всё — понимай как хочешь. Латиницей.

— Тут можно понять и так, с голоса, — отозвалась Аня. — Это же ad lib., возможна импровизация, как хочешь, значит. Ты же ходил в музыкалку…

— Точно! — обрадовался я. — А я думаю, ну видел же где-то! Ты ходила дольше…

— Я даже закончила, — отозвалась Гамелина.

— А я нет.

— Слабо тебе было. — резюмировала Аня. — Гаммы не для всех, я знала. Мне там писали… не помню в какой пьеске, это ад либ. Так радовалась — можно было сократить, самой выбрать.

— Выбрать ад. Самой. Как клёво, — польстил Гамелиной я.

Аня посмотрела на меня поверх чашки. Пронзительно.

— Хм… — сказала Гамелина. — Опять остришь… Лучше бы про атмосферу подумал. Тут нужен какой-то ужас. Интерьер… Я в кино видела, свечечки ставят в такое, вроде банок — и на стол…

— И едят? Свечки из банок? Куда ты всё время смотришь? В радио-точку, что ли?

— Нет, ну ты всё врёмя съезжаешь на ха-ха, а я ведь серьёзно. Прийти и поесть где-то — банально. Нужна тема вечеринки, — подытожила Аня. — Я тут переводила… читала. Чего только не придумают, некоторые вот в пижамах и…

— Потом крошки в кровати, и кофе тоже не отсти…

— Я и подумала — ну, какая у нас с тобой может быть тема? Наверное, только ужас какой-то, небольшой. Местный. Займись им. Я беру на себя стол. То есть взяла фактически, мне же не трудно.

— Ужас вот, — сказал я и даже потыкал пальцем для убедительности. — Кто вылил на скатерть вино? Три пятна… Не, я не спорю, оно, конечно, атмосферно. Но в целом — как в кабаке. Осторожнее, смотри, а то потом как с кофе — кипятить, полоскать, вешать… а ведь не май же месяц.

— Ты мелочный и не по делу, — надулась Аня. — Во-первых: не вино, а наливка. А во-вторых — это не я.

— Кошка не пьёт! — отбил поползновения я. — А что за наливка?

— Да тут рябинка, всякие травки, ежевичка только для ноты, такое всякое. Говорила ведь, когда принесла. Забыл? — отбрыкалась она. — И потом, если разрешить припереть на стол пузырь, то всё… а наливка, тут градусов только чтоб не скисло. Для настроения самое то, чтобы похихикать, и всё остальное тоже…

— Я с тыквами могу поработать, — подумал вслух я. — Пока ты хихикаешь тут.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии / Философия
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза