Дни мародёров (СИ)

— Не говори так, — прошептала Валери, отнимая его ладонь. — Генри, с тобой ничего не случится. Ты сможешь с этим справиться.

Джекилл явно боролся с желанием сказать что-то правдивое и беспощадное, но вместо этого снова поднял уголки губ. Наверное, ни одному гимнасту в цирке не приходилось прикладывать таких усилий со своими гирями, как доктору Джекиллу в этот момент.

— Если ты так в меня веришь, то у меня не остается другого выхода. Придется справится.

Они шире улыбнулись друг другу, но с губ доктора улыбка пропала почти сразу же.

— Но… если нет… — Грей вдруг тоже перестала улыбаться. — Если этот кошмар повторится, и я не смогу его сдержать…

— Не надо, Генри, прошу тебя! — она встала и отвернулась, но Джекилл удержал её за руки и заставил повернуться.

— Нет, Валери, — спокойно сказал он. — Эта тварь опасна, ей нет места в нормальном мире. И, раз я создал её, то мне решать, что с ней делать, — Джекилл держал её за плечи. Они казались детскими в его руках. — Ты поклялась мне, что, если однажды монстр станет неуправляем, ты положишь этому конец.

— Ты вырвал у меня это обещание, — Валери пыталась высвободиться из его рук. — Это жестоко — просить меня о таком!

— Куда более жестоко позволить ему уничтожить последнее, что от меня осталось, и начать творить вещи, о которых я и подумать боюсь! То, о чем я тебя прошу не жестокость, а милосердие, и я вправе на него рассчитывать! Валери, я не смогу жить в голове этой твари, и годами наблюдать последствия своей чудовищной ошибки.

Валери покачала головой и жадно сжала его ладонь у себя на плече.

— Представь, что произойдет, когда о Хайде узнает Волан-де-Морт. Что будет, если в его руки попадет моя сыворотка? Ты должна сделать это. Монстрам вроде меня нет места ни в волшебном мире, ни в магловском. Убив его, ты избавишь меня от страшных мук. И кроме тебя мне некого об этом просить. Так что, ты… сделаешь то, о чем я тебя прошу?

Валери молчала, в бешенстве глядя в спокойные, но немного уставшие глаза доктора. В эту секунду могло случиться все на свете: она могла бы обнять его, поцеловать, заставить овладеть собой на этом самом столе, разрыдаться, схватить в охапку и действительно увезти подальше от этого замка. Но вместо этого она сделала глубокий успокаивающий вздох и сказала:

— Да.

— Вот и хорошо, — спокойно сказал Джекилл и ободряюще погладил её по руке.

Валери еще несколько секунд разматывала бинт, не глядя на Джекилла, и можно было бы подумать, что она плачет, но, когда она подняла взгляд, глаза её были сухие.

— Сядь, — коротко приказала она, вернув себе прежнюю хладнокровность. — У тебя опять пошла кровь.

Джекилл снова присел на край стола, и Валери принялась его бинтовать. А несколькими этажами выше Ремус Люпин ворвался в спальню мальчиков Гриффиндора, обозленно захлопнул за собой дверь, прошелся по комнате, нервно запуская пальцы в волосы, а потом сорвался и с размаху пнул тумбочку, так, что с неё упала лампа.

*

Ревность, мучительная и страшная, снедала Ремуса в течение следующих нескольких дней. Нежная сцена в кабинете словно застыла у него перед глазами. Он видел её всюду — за едой, на школьной доске, в коридорах. На уроках Джекилла, как ни странно, было довольно просто делать вид, что все нормально, ведь ненависть скрывать намного проще, чем ревность. С Валери все было сложнее. Сидя на её уроках и угрюмо пялясь в конспект, или ползая на брюхе по лабиринту, Ремус придумывал целые речи, продумывал сцены, в которых говорит ей, что видел их с Джекиллом, что она должна выбрать раз и навсегда, что дальше так продолжаться не может. Днем, в школьной суете все эти доводы казались такими разумными, и Ремус так мрачно и решительно верил в них. А вечером, когда он, уже собравшись с духом, намеревался выдвинуть ей свои условия, тонкие пальцы развязывали его полосатый галстук, губы шептали на ухо всякие милые глупости, заколотые волосы рассыпались по плечам Валери буйной, дикой копной, и бедный Люпин сдавал свои позиции.

На следующий день он опять терзался и мучился ревностью, а всякий раз, когда пытался заговорить о Джекилле, Валери мягко, но строго пресекала его попытки:

— Пожалуйста, не говори со мной об этом. Я не могу тебе всего объяснить. Возможно, когда-нибудь, но не сейчас. Между нами нет ничего такого, о чем тебе стоило бы волноваться.

Ремус верил ей, а на следующий день видел, как Джекилл целует её руку в коридоре между занятиями, слышал, как девчонки шушукаются в библиотеке, или за едой, что, мол, между учителями, кажется, завязался роман, ах, как интересно! Все эти сплетни стоили Ремусу ни одного сломанного пера. Он тяжко страдал и скрипел зубами, но поделать ничего не мог. Но, когда Валери в очередной раз дала ему от ворот поворот и сказала, что этим вечером будет занята, Ремус не выдержал. Ему надоело чувствовать себя мальчишкой, которого водят за нос, и с которым играют, как с глупым щенком — то поманят к себе, то прогонят.

— Занята, — повторил он, захлопнул клетку с шишугами и встал, засунув руки в карманы. — Снова будешь перевязывать раны своему другу?