Дни нашей жизни

Сел на ступеньки между первым и вторым этажами; по лицу кровь текла, а мне было все равно. Дрожащими пальцами достал телефон из кармана и думал: «Сброшусь. Сейчас найду подходящую многоэтажку с незапертой крышей – и сброшусь. Надоело. Уже даже не назло, а потому что тошно и ничего не хочется».

Хотел на карте подходящие дома поискать, но увидел сообщение от Ярика. Он писал: «Я в городе, недалеко от тебя, если буду нужен – приду». И тогда я ответил: «Приходи». А потом еще раз написал: «ПРИХОДИ», но уже большими буквами. Не знаю почему.

Вышел из подъезда, сел на скамейке и начал ждать. Потом понял, что нельзя ждать там, что Слава может вернуться, и станет еще хуже, чем было, поэтому дошел до ближайшего парка и написал Ярику, чтобы шел туда. Снова сел ждать. Уже забыл, что хотел искать многоэтажку и сбрасываться. Мысли скакали как бешеные: то умру, то не умру.

Люди на меня таращились. Я представил, как выгляжу со стороны, и мне стало смешно: как я вообще опустился до такого за один день? Я ведь благополучный, положительный, вежливый, прочитал много книг, всегда презирал вредные привычки и сквернословие, никого никогда не обижал, только Илью, да и то было за благую идею. А что теперь? Обидел Ярика, напился, обматерил родителей и сижу в парке с кровью на лице, грязный от нескольких пьяных падений… Это все так сильно не было на меня похоже, что я начал смеяться, но смех перешел в слезы, и в конце концов я лег на скамейку и зарыдал.

А потом кто-то потрепал меня по волосам, и я поднял глаза, а это Ярик. Я поднялся, чтобы он смог сесть, и вдруг почувствовал, что меня сейчас вырвет. Меня никогда раньше не рвало, только иногда тошнило от страха, но это ощущение ни с чем не перепутаешь. Я быстро наклонился к мусорному ведру, стоящему возле скамейки, куда меня и вывернуло.

Ярик вытащил из рюкзака воду и жвачку и молча протянул мне.

Пока я сидел и полоскал рот водой, пытаясь избавиться от отвратительного привкуса, Ярик с неподдельным сочувствием смотрел на меня. Иногда я ловил его взгляд и думал: «Черт возьми, хуже, чем сейчас, я, наверное, уже не смогу выглядеть. Он только что смотрел, как я, грязный, пьяный, бледный и с разбитым носом, блюю в мусорку, а этот взгляд обожания и готовности всегда быть рядом никуда не делся. Почему?» Я и себе-то был противен в тот момент до невозможности. Если бы я мог отказаться тогда общаться сам с собой, я бы именно так и поступил.

– Чего ты со мной возишься? – прямо спросил я.

Он слегка хмуро ответил:

– Хочу и вожусь.

Когда меня вырвало, сразу стало как-то легче. Яснее. На смену слепой злости пришла переоценка поступков.

Я сказал ему:

– Ты, наверное, когда флаг в моей комнате увидел, решил, что я гей или типа того, да?

Ярик выдохнул:

– Тогда – да. Теперь уже не знаю.

Я думал о том, что ему можно все рассказать. Если бы я рассказал, что хочу совершить теракт, он бы, наверное, тут же нашел для меня оружие.

И я сказал:

– Это не я гей, а мои отцы. У меня два отца.

Он и в лице не изменился. Будто что-то такое можно услышать каждый день. Только продолжал смотреть, словно ожидая, что я еще что-то скажу.

Я тогда и сказал:

– Видишь кровь? Это один из них мне врезал.

– За что?

– Я ему наговорил всякое, – признался я и подумал, что сижу как на исповеди. – Что они мне жизнь сломали, что лучше бы я жил в детдоме. Голубым назвал. И гомиком. – После паузы, тяжело вздохнув, я добавил: – И членососом.

Ярик цыкнул, как-то невесело усмехнулся и покачал головой. По-моему, это был первый жест неодобрения, который я увидел от него в свой адрес.

– Люди обычно напиваются, когда хотят рассказать что-то очень личное, в чем-то признаться, но боятся, – сказал он. – А ты напился, чтобы наговорить гадостей… Герой…

Он был прав. И он был разочарован. Ну и к лучшему: нечего ему за таким дерьмом, как я, бегать.

Но он вдруг спросил прежним своим заботливым тоном:

– Тошнит?

– Немного.

– Пойдем ко мне. Я чай заварю. Крепкий помогает.

Я попытался вяло пошутить:

– Откуда ты знаешь? Ты алкоголик?

Ярик в ответ слабо улыбнулся. Никому смеяться не хотелось.

У него дома мы пили чай, и он пытался отвлекать меня разговорами на посторонние темы. Рассказывал, что хотел бы заниматься музыкой, но отец отдал его в секцию плавания, и что все теперь не так… Я слушал его как будто издали, словно у меня заложило уши, и вроде бы понимал, что он говорит, но никак не мог сосредоточиться.

Стало темнеть, и я спросил:

– Можно у тебя остаться?

Мне было стыдно возвращаться домой.

– Только родителей предупреди.

Я покачал головой.

– Предупреди, или не разрешу, – строго сказал Ярик.

Я тогда встал с табурета и пошел к двери. Он меня за руку схватил, остановил. Видимо, понял, что я все равно домой не пойду: лучше под забором переночевать, чем вот так просто вернуться.

– Я сам позвоню. Дай номер.

Я не дал.

Но Ярик хитрый. На вид он вроде наивнейший, но хитрый. Написал нашей старосте и спросил телефонный номер моего отца. В итоге сам и позвонил.

А его родители мне обрадовались. Видимо, это потому, что у Ярика не очень много друзей.