Дни нашей жизни

Слава был прав, что если заинтересоваться внешним миром, а не внутренним, то здорово отвлекаешься. Эта игра в разведчика разнообразила мне начало учебного года, сделав ожидание каждого следующего школьного дня интереснее: как же там жертва моего шпионажа?

Спустя еще неделю от пустого глазения на расстоянии мне стало скучновато. Поэтому я решил, что нужно записаться в театральный кружок. Я ведь занимался раньше в похожем, как раз несложно будет адаптироваться. И, самое главное, это шанс познакомиться с Глебом.

Люди из разных классов собирались в школьном актовом зале, сдвигали кресла к стене и в центре полукругом выставляли стулья. Не помню уже, что мы там делали. К театру как к хобби мой интерес тогда остыл, а потому упражнения я не запоминал и все сверлил глазами Глеба. Но повода заговорить никак не подворачивалось.

Мне помог случай. Когда на одном из занятий мы обсуждали Пушкина, Татьяна Леонидовна, руководительница студии, вдруг предложила Глебу прочитать его стихи. Он охотно согласился и прочитал два четверостишья – что-то про осень и хмурую пору. Мне стихи не очень понравились, но как-то интуитивно я почувствовал, что это мой шанс вступить с Глебом в разговор. И, когда нас попросили высказать свое мнение, я ляпнул:

– Тупые стихи.

Не то чтобы я прямо так про них подумал. Я скорее решил, что они слабые и на настоящую поэзию не тянут, но, чтобы заговорить с Глебом, нужно было сказать что-то хлесткое, яркое, чтобы невозможно было кивнуть или промолчать.

Как и ожидалось, Глеб спросил:

– Почему?

– Потому что они топорные, – ответил я. – Ах, осенняя пора, ах, птички улетели… Никакой глубокой мысли, просто шаблонность.

Глеб так растерялся, что меня тут же кольнула совесть. И я чуть было не прибавил: «Ладно, извини, я просто пытаюсь познакомиться». Он сел на место, и какая-то девочка сказала мне, что я хамло.

Глеб притих до конца занятия, так что в конце концов я действительно не удержался и сказал ему:

– Прости. Я иногда бываю дураком. Просто не умею нормально знакомиться.

– Это ты так со мной познакомился? – беззлобно усмехнулся Глеб.

– Попытался, – улыбнулся я в ответ. – Меня зовут Мики.

– О, – слегка удивился он. – Интересное имя. Как у героя в одном сериале.

– «Бесстыдники», – кивнул я.

Фразу «Имя как у Микки Милковича» я слышал десятки раз, но всегда – от девочек. От девочек, которым обычно очень нравилась концепция однополых отношений, и потому им особенно нравился этот персонаж. У парней же никогда не было такой ассоциации. Глеб оказался первым, и тогда я понял, что в группе для ЛГБТ-подростков он оказался не случайно.

И, чтобы окончательно подтвердить гипотезу, я сказал:

– Он интересный персонаж.

– Да, только… – Глеб как-то смущенно опустил глаза, не договорив.

– Гей, – закончил я фразу за него. – Но это ведь не плохо.

Глеб быстро на меня посмотрел и снова улыбнулся, соглашаясь. Все понятно.

Все понятно.

Но зачем мне это надо было понимать?

Весь мой глупый шпионаж дошел до своего логического завершения, и на этом мой запал разведчика должен был угаснуть. Что я, в сущности, хочу от этого Глеба? Однако мне почему-то ужасно не хотелось прекращать эту странную игру, эту слежку на переменах, эти глупые провожания до дома (на расстоянии пяти метров, конечно).

И, когда я решил, что в следующий раз в студию не пойду, Глеб вдруг сам перехватил меня на перемене и спросил, приду ли я в субботу. И в глаза мне заглянул. А у него глаза – синие-синие, специально, чтобы в них тонуть. И я сказал:

– Приду.

Он улыбнулся и отошел, а я будто очнулся. Приду? Это я сказал?

Ну и пришел, конечно же. А мог бы и не приходить. Мало ли у человека причин, чтобы не приходить? Мог бы потом отпереться как-нибудь, все равно мне вся эта театральная деятельность больше не интересна. Но все равно пришел, да еще одним из первых, потому что знал: у девятого класса последний урок – география, и ведет у них Людмила Тимофеевна, а она добрая и всегда с последнего урока отпускает пораньше, и, значит, Глеб придет самым первым, а если я тоже приду одним из первых, то смогу занять место рядом с ним. Или напротив. Если напротив, можно будет незаметно пялиться на него все занятие. А если рядом, то пялиться вряд ли получится, зато можно будет коленями касаться.

«Коленями касаться…» – с отвращением повторил я собственную же мысль. И решил: нет, коленями касаться с ним не буду. Сяду напротив, чтобы пялиться.

Думаю, взгляд у меня тогда был не из дружелюбных. Потому что я на себя злился. Не понимал: «Какого черта мне надо? Сто раз этого парня в коридорах видел, ни разу желания таскаться за ним не возникало, а как узнал, что он подписан на ЛГБТ-группу, так крышу сдвинуло. Что изменилось-то от того, что я узнал, что он гей, или би, или еще там кто? Ничего. Ничего не изменилось. Прекрати смотреть».

Не прекращал.