Дни нашей жизни

Она смолкла на полуслове, потому что в лице Немирова проступило такое страдание, что все ее раздраже­ние улетучилось.

— Ничего особенного не было, — тихо сказала она и взялась перетирать тарелки. — Он ухаживал за нею перед войной. И вы сами видите, какой он. Я думаю, она увлекалась им. Он даже предложение делал. Только ведь он легкомысленный человек, она скоро поняла это...

— Она любила его, — упавшим голосом сказал Не­миров.

— Это было очень давно, Гриша.

Елизавета Петровна редко называла его так, и от этого ласкового обращения он почувствовал, что неожи­данное несчастье придвинулось вплотную.

Но Елизавета Петровна продолжала говорить, пере­тирая тарелки, и эти ее плавные движения и ровный голос действовали успокоительно:

— В жизни женщины бывают случаи, которых не стоит касаться. Она вас любит, Гриша. А это давно прошло. Ей было нелегко встретиться с ним сегодня. Но вы же видите, она не захотела испортить вечеринку, она думала о вас.

— Но вы! Вы! — с гневом вскричал Григорий Петро­вич.— Вы-то могли предупредить меня? На кой черт было звать его! Да я б его и на порог...

Елизавета Петровна гордо вскинула голову — дви­жением, одинаково свойственным и матери и дочери:

— Это значило бы придавать значение тому, что значения не имеет.

Он ушел немного успокоенным — и правда, зачем придавать значение тому, что значения не имеет! Надо не обращать внимания, а потом спокойно посмеяться вместе с нею... Но в памяти вставал Гаршин таким, каким он был после пляски, с этим озорным чубом, па­дающим на разгоряченный лоб... вот он, человек, кото­рого Клава по-настоящему любила!

В передней, привалившись к куче пальто, храпел Гу­саков. Молодежь одевалась, собираясь уходить. Григо­рий Петрович хотел удержать их, но Пакулин объяснил, что Вале нездоровится и нужно проводить ее домой. Валя, такая веселая в начале вечера, в самом деле ка­залась больной.

В кабинете кружком сидело человек десять, играя в непонятную Немирову игру, — что-то передавали по ру­кам, что-то отгадывали. Верховодила там Катя Смолкина, покрикивая на тех, кто пытался плутовать. В другом кружке жена Диденко рассказывала какую-то историю. Ася смеялась громче всех, а Воловик дремал с откры­тыми глазами, сонно улыбаясь. В сторонке, прямо на ковре, сидели Полозов и Карцева, у них шел отдельный тихий разговор. Немиров подумал: «Вот и тут, наверное, любовь!» — и ужаснулся; поняв, кого он объединил этим словом.

В опустевшей столовой Клава снова учила Алексе­ева танцевать.

Гаршин сидел под открытой форточкой и жадно ку­рил. Немиров видел, что он следит за каждым движени­ем Клавы, и по особой живости и легкости движений Клавы понял, что она это знает.

«Не надо придавать значения», — повторил себе Не­миров, направляясь к группке наиболее почтенных гос­тей, откуда доносился азартный голос Диденко:

— Конечно, наша эпоха — эпоха увеличения скоро­стей, давлений, напряжений, температур!

Котельников, размахивая рукой с зажатой папиро­сой и роняя пепел на колени, мечтательно говорил:

— А металл? Это ж такая температура, что металл светиться будет.

Григорий Петрович шутливо напомнил:

— А кто собирался штрафовать за деловые разгово­ры?

— Какие же это деловые? — удивился Диденко. — Это ж просто очень интересные вещи!

Григорий Петрович украдкой оглянулся на Клаву и подтянул кресло. Как он ни внушал себе, что ревновать пошло и следить за Клавой недостойно ни ее, ни его самого, он все же весь этот долгий вечер отмечал: вот она ушла в другую комнату, и почти сразу за нею пошел Гаршин, и они там чему-то смеются; вот она подошла и послушала, о чем говорят, и снова ушла туда, где остался Гаршин, медленно ступая и шелестя платьем... Какое у нее сегодня незнакомое, возбужденное и недоб­рое лицо!

Гости начали расходиться в третьем часу. Костя группами развозил их по домам, только Полозов с Кар­цевой и Воробьев с Груней решили пройтись пешком. Они вышли вчетвером, но ясно было, что за дверью Воробьев и Груня найдут предлог остаться вдвоем, тем более что Ефим Кузьмич уехал раньше, с помощью Ка­ти Смолкиной растолкав и кое-как погрузив в машину Гусакова.

Когда Григорий Петрович отправил очередную пар­тию гостей и вернулся наверх, в передней одевались Любимовы и Гаршин. Клава стояла в сторонке, при­нужденно улыбаясь. У нее был очень усталый вид.

Гаршин подошел к ней проститься, поцеловал ее руку и что-то быстро, настойчиво сказал, видимо даже не думая о том, что его могут услышать. Клава ответи­ла одними губами, он снова что-то сказал, она отрица­тельно качнула головой и ушла, забыв попрощаться с Любимовыми.

— Ваша жена прелестна, — сказала Алла Глебовна.

— Я просто влюбился, — не моргнув глазом, сказал Гаршин и улыбнулся Немирову.

«Туман наводишь?» — со злостью подумал Григорий Петрович и самым приветливым образом пошел прово­дить гостей вниз. Машина еще не вернулась, они остано­вились в подъезде, в блеклом свете начинающегося утра.

— Чудесно отпраздновали! — с искусственным ожив­лением говорил Гаршин. — Теперь, Григорий Петрович, можете не беспокоиться, ка-ак навалимся на вторую турбину — вытянем еще быстрее!