Дни нашей жизни

Он проглядел, когда с нею случилась беда. Сперва он заметил только ее на редкость оживленный вид. Она необычно рано убегала из технического кабинета и про­пустила одну репетицию. На следующую репетицию она пришла счастливая и взволнованная, путала и пропу­скала реплики, смеялась своей рассеянности, была со всеми ласкова и невнимательна. Обострившимся чутьем влюбленного Аркадий уловил, что ласковость ее — от щедрости счастливого сердца, а невнимательность — оттого, что она мыслями далека от них от всех. А тут еще Валерий Владимирович пошутил, заметив ее рас­сеянность:

— Ну, Валечка, вам сегодня играть только влюблен­ную. Может, пройдем сцену семейного счастья?

У Аркадия потемнело в глазах, он начисто забыл свою роль и еле довел репетицию до конца. Ему хоте­лось проводить Валю и выведать, что с нею (он все еще слабо надеялся, что любовь тут ни при чем), но пока он репетировал последнюю часть сцены, Валя уехала одна.

А затем разразилась беда.

Второго мая Валя была на вечеринке у директора, а на следующий день, наверное, совсем не выходила из дому, так что Аркадий зря дежурил возле Аларчина моста. Когда он увидел ее в цехе, она была очень блед­на и так сосредоточена на чем-то своем, что он не по­смел подойти к ней.

В середине дня со стенда убирали разобранную тур­бину, и Гаршин затребовал мостовой кран. Аркадий увидел Валино помертвелое лицо, плывущее в вышине. Кран шел неровно, как бы спотыкаясь в нерешитель­ности.

— Давай, давай, черт побери! — заорал Гаршин и вдруг осекся, увидав Валю, и больше не кричал, жеста­ми показывая, что делать.

Все последующие дни Валя выглядела больною. Ар­кадий замечал, что девушки в цехе судачат на ее счет, но когда он приближался, они замолкали и смотрели на него с жалостным любопытством. Однажды ему уда­лось услышать, как одна из девушек говорила: «А он-то и смотреть на нее позабыл...» Аркадий прошел мимо, нарочно толкнув девушку плечом.

После работы Валя торопливо уходила с завода, опустив голову, избегая встреч. Ее поникшие плечи ка­зались такими жалкими! Если бы он знал имя того человека, он мог бы тряхнуть его за шиворот и послать к Вале — «иди, утешь»...

Поняв это, он постарался разозлиться. Предпочла другого? Ну вот и получай! Эта мысль доставила ему ко­роткую отраду, но в тот же вечер он снова издали шагал за нею, с тоскою глядя на ее поникшие плечи. Как всегда, она быстро вошла в узкий, темный двор. Он вытер кула­ком затуманившиеся глаза, понял — слезы. И тогда сказал себе, что любит Валю несмотря ни на что, — даже та­кую, жалкую, любящую другого и обиженную другим.

Шагая по улицам как одержимый, неизвестно куда и зачем, он повторял себе неистово, злобно, сжимая ку­лаки: не могу без нее, все равно, пусть любит другого, не могу и не хочу без нее.

Пробегав весь вечер по улицам, неутоленный и не­успокоенный, он снова очутился возле ее дома и поднял глаза к верхним окнам. Они были темны, все — темны, будто верхние жильцы сговорились не зажигать света или разом все выехали. Только час спустя он заметил, что и в других окнах почти нигде не видно света, и по­нял, что уже ночь.

«На что я рассчитываю? Это же глупо!» — сказал он себе и стал трезво припоминать свои отношения с Валей. Чтобы проводить ее, нужно было навязываться в провожатые. Если он не был рядом в ту минуту, когда она уходила, она даже не оглядывалась. Если он пред­лагал ей прогуляться или пойти в кино, у нее всегда находились отговорки.

Он давно мечтал зайти к ней хоть на минуту, но когда он попросил разрешения занести ей домой книги, она вежливо отказала:

— Не беспокойтесь, Аркаша, принесите в цех, мне все равно сдавать в библиотеку.

Не беспокоиться! Тогда он половину ночи ворочался на койке, раздумывая, как это понять: боится она впу­стить его, что ли?

А было проще — он не нужен ей, совсем не нужен. Она и не думала о нем. Даже когда он шел рядом с нею, она думала о другом и любила другого... Но, мо­жет быть, именно теперь, когда она одинока и несчаст­на, она сумеет разглядеть, что рядом с нею человек, любящий ее по-настоящему и стоящий любви гораздо больше, чем тот подлец?

Глубокой ночью, устало шагая по улицам в свое об­щежитие, он твердо решил завтра же после репетиции сказать ей все, что он думает, предложить ей свою друж­бу, помощь, предложить ей отомстить обидчику — все, чего она захочет.

На репетицию она не пришла, ее роль репетировала другая. С этою Джесси он просто не мог играть. Он сбежал с занятия и пошел к Аларчину мосту. Может быть, она заболела? Может быть, лежит там одна, без помощи?

Дворник сидел у ворот, попыхивая трубкой и косясь на Аркадия. Спросить у дворника, где живет Валя, по­казалось невозможным. Он отошел подальше и бродил по набережной, пока в последнем окне не погас свет.

Утром он догнал ее на улице и решительно сказал:

— Здравствуйте, Валя.

Она не ответила. Он настойчиво повторил свое при­ветствие, и она бросила, даже не посмотрев на него:

— Здравствуйте.

— Вы не были на репетиции.

— Я ушла из студии, — ответила она и ускорила шаг.

— Почему, Валя? У вас очень хорошо получалось.