Дни нашей жизни

Это было сказано уже на вокзале, наспех, — Ася, запыхавшаяся, радостная, бежала по перрону, вглядываясь в окна вагонов, увидала мужа, с разбегу бро­силась к нему, прижалась, вздохнула:

— Как тебя долго не было!

Весь вечер Ася заставляла его рассказывать о поезд­ке, слушала, потом переставала слушать и гладила его руку, его волосы, будто не веря, что это действительно он, ее Саша, — тут, рядом, вернулся.

За ужином он взял свою «игрушку», как называла Ася модельку диафрагмы. Покрутил ее и уверенно по­ставил стоймя, вместо того чтобы положить набок, как всегда делалось.

— Вот уже новая возможность, — сказал он Асе. — Смотри! Если половинку поставить на попа, торчком... а где-то вот тут поместить скоростную головку... Нет, правда, Ася! Ты только посмотри! Этот стык обработал, потом повернул диафрагму на сто восемьдесят граду­сов и в том же самом положении обрабатываешь второй стык.

Он говорил так уверенно, как будто давно при­думал это и теперь только объясняет Асе.

— Что это дает нам? Одинаковое положение стыков. По отношению друг к другу. И по отношению к скорост­ной головке. Значит, углы совпадут? Так, Ася?

Ася смотрела на него во все глаза:

— Это ты в дороге придумал, Саша?

— Сейчас, Ася, сейчас! И, кажется, удачно, — спо­койно сказал он. — Погоди, погоди, радоваться рано. Tyт еще все проверить надо. Углы, глубина резания. И на чем вращать? Это ведь тебе не моделька — взял на столе и покрутил. Тут еще все, все топорщиться будет.

Через несколько минут он предложил:

— Может, сходим к Полозову? На минутку?

Он сам удивился, что так спокоен. Ничего похожего на то возбуждение, которое он испытал два месяца на­зад, когда нашел решение для станка. А между тем он прекрасно понимал, что простой жест, каким он поста­вил диафрагму на попа, открыл перед ними совер­шенно новые пути. Обрабатывал ли стыки продольно-строгальный станок, возились ли с ними слесаря — ди­афрагма всегда лежала на боку, как половина баранки, и вокруг этой лежащей половины мысль беспомощно крутилась, всегда спотыкаясь все о ту же неизменную закавыку — стыки срезаны в противоположные стороны, глядят врозь. А вот теперь диафрагма поставлена торч­ком, как молодой месяц, рожками вверх, и стоит только развернуть ее вокруг самой себя, по очереди подводя стыки под резец или скоростную фрезерную головку... Интересно, что скажет Полозов?

Ася покорно надела пальто, но вид у нее был не­счастный.

— А знаешь, Ася, никуда мы  не пойдем. Или пой­дем просто погулять, хочешь?

— Ой, правда?

— Ну конечно, правда.

Когда они вышли на улицу, Ася прижалась к мужу и тихонько сказала:

— А все-таки, может, пойдем? На минутку?

— Не стоит, Ася. Тут не минутка нужна. Завтра успеется.

Эта уступка не была тяжела ему. Нет. Ему было очень хорошо шагать рядом с Асей по вечерним улицам и думать, спокойно и свободно думать об этой половин­ке, стоящей торчком, как молодой месяц рожками вверх. Бывает так с месяцем? Кажется, бывает. А мо­жет, и нет — обычно месяц висит боком, на одном рож­ке. Ну и черт с ним. А в этой идее есть толк. Жаль, что нельзя рассказать о ней Горелову. «Сила инерции». Оторваться от привычного. Зажмуриться — и все нано­во...

— Ты обдумываешь, Саша?

— Да нет, я так... немножко.

— Думай, думай, я не мешаю.

9

Яков Воробьев был расстроен. На заседании парт­бюро произошло крупное столкновение с Любимовым, после чего Любимов подал в партком заявление о не­возможности работать «в таких условиях» и ставил во­прос напрямик — или я, или Воробьев.

Ожидая разговора с Диденко, Воробьев снова и сно­ва перебирал в памяти все, что он сделал за последние недели после выборов, свои успехи и промахи.

Партбюро начало работать энергично. Поначалу все шло хорошо. Расставив силы, взяли под повседневный контроль ход выполнения краснознаменского заказа. Отливки с металлургического завода по-прежнему запаздывали, и Воробьев предложил послать туда деле­гацию рядовых коммунистов турбинного цеха. Предпо­лагалось, что делегаты пройдут по цехам и поговорят с рабочими, но они добрались и до Саганского.

— Ты только подумай, Яков Андреич! — рассказы­вали они, вернувшись. — Прошли мы по цехам — ни од­ного плаката о Краснознаменске, о сроках! Ну, мы да­вай свои выставлять, — хорошо, что заготовили! Как на­бежал народ! Шумят, волнуются. Обидно, конечно, — свои организации проспали, а из чужой подгонять при­шли! Секретарю их, Брянцеву, так досталось, что нам даже неловко стало. Хороший там народ, боевой. Рас­храбрились мы и — к Саганскому. Толстяк такой, ла­сковый, обходительный, папиросы «Герцеговина Флор» пустил по рукам... А между прочим, хитрющий дядя! Все надеялся общими словами отделаться. Мы, конеч­но, улыбаемся, папиросы курим, а свое твердим — да­вайте договор на соревнование, иначе обратимся через газету.