Дни нашей жизни

Как всегда, когда меняется руководство, к новому секретарю ходило много посетителей — кто просто хотел познакомиться, кто искал совета или помощи, а кое-кто шел в надежде, что новый секретарь разрешит то, в чем справедливо отказал прежний. Случалось, приходит коммунист с жалобой на какую-то обиду или непорядок, просит «заняться», «разобраться».

— Ну, а ты сам как думаешь? Ты что предлага­ешь? — спрашивал Воробьев.

— Да я не знаю... Я вас прошу. Пусть бюро решит...

— Бюро решит, когда нужно будет. А ты сам обду­май все дело в целом, партийно обдумай, посоветуйся с товарищами, кто к этому делу близок. И приходите с четкими предложениями; кто и в чем виноват да что надо сделать.

Не было случая, чтоб человек, получив такое пору­чение, не выполнил его — иногда хорошо, иногда пло­хо, но всегда со старанием.

Радовала  Воробьева и развивающаяся дружба с учёными.

На заводском техническом совете возникла идея проверить технологичность конструкций или, проще го­воря, продумать работу конструкторов, с тем чтоб не было лишней производственной канители, которой при желании можно избежать. Работники двух кафедр — технологии и паровых турбин — вместе с заводскими инженерами  создали комплексную бригаду. Бригада обрастала помощниками из рабочих и мастеров. Аня Карцева воспользовалась тем, что в цехе бывают науч­ные работники, и устраивала в техническом кабинете их доклады и консультации для изобретателей и рацио­нализаторов. Профессор Карелин заинтересовался до­ской «Придумай и предложи!» Тут же наметил, кого из научных работников прикрепить в помощь заводским. Заодно поворчал, что кабинет беден, обещал подбро­сить наглядных пособий и пригласил к себе Карцеву. Завязались у него и какие-то отношения с Воловиком.

Все это было хорошо, и Воробьев не собирался пре­уменьшать успехи. Но в последнее время он чувствовал, что множество дел, обступающих его с самого утра, захлестывает, не дает систематически заниматься глав­ным, — а ведь именно за это ругали на собрании старое партбюро!

Каждый день случалось что-нибудь новое: поссори­лись два мастера, и пришлось разбираться, кто прав, а потом мирить их. Автокарщица на минуту отлучилась, а Кешка Степанов кликнул приятелей: «Давай прока­чу!» — и разогнал автокар по пролету, причем сильно подшиб шедшую впереди женщину. Воробьев отправил работницу в медпункт, потом долго отчитывал мальчи­шек. Любимов уже решил уволить Кешку, когда при­шла в слезах Евдокия Павловна, и Воробьеву пришлось выслушать ее жалобы и просьбы, а затем пойти с нею к Любимову. В день партийной учебы у карусельщика Ерохина увезли жену в родильный дом, и Ерохин, бес­помощно кусая прыгающие губы, тихо объяснял:

— Я, конечно, понимаю, я занятие постараюсь про­вести, но понимаешь, у меня что-то путается в голове. Главное, у нее ведь первые роды, и она была ранена, у нее прострелено легкое, так что я очень боюсь...

Телефон родильного дома был беспрерывно занят, Воробьев больше часу дозванивался туда и попутно убеждал  Ерохина,   что  старое   ранение   не   может оказать влияния на роды, хотя, в сущности, не имел об этом ни малейшего представления.

Так пролетали дни за днями. Диденко успокаивал:

— Что сотня дел на дню — это, брат, наша судьба. Большое и малое — все к нам стекается. А ты не нерв­ничай, за все сам не хватайся, у тебя же целое парт­бюро! Отбери главное и вытягивай.

Легко сказать — отбери и вытягивай! И что же все-таки главное? Досрочный выпуок турбин?

Казалось бы, так. Но именно тут и возник конфликт с Любимовым, вместо дружных усилий вышла ссора, недопустимая и вредная для дела.

И вот он вызван к Диденко, и парторг держит в ру­ках заявление начальника цеха...

Но, против ожиданий Воробьева, Диденко сразу сло­жил и разорвал на куски листок с заявлением.

— Говорил я с Любимовым и убедил взять заявле­ние обратно, — сказал он. — Как видишь, за тебя пора­ботал и уладил. А тебе скажу, Яков Андреевич: бывает, нужно и на конфликт пойти, если других средств воз­действия не хватает. Но разве ты использовал другие средства воздействия? Ссоришься как маленький!

Воробьев ответил запальчиво:

— Но я тоже человек! И если он уперся как бык...

— Нет, ты не просто человек, — прервал Диденко. — Ты человек с особыми, труднейшими обязанностями. Думал ты об этом, когда допускал всю эту грызню?

— Он же неправ! — вскричал Воробьев.

— Конечно. Ну а ты — во всем прав?

— По-моему — да!

— И в поведении на бюро — во всем прав?

— Вы бы тоже не выдержали на моем месте, — про­говорил Воробьев и вздохнул: какие бы ни были обя­занности, всякому терпению есть предел!

На заседании партбюро проверяли выполнение наказов коммунистов. Вспомнили, как Пакулин и другие требовали, чтобы работы по краснознаменским турби­нам были включены в план завода с новыми сроками. Казалось бы, что тут возражать? Начальник цеха за­интересован в этом больше всех. Но Любимов сердито возразил: