Дни нашей жизни

— А знаешь, почему вспомнил? Заехал я вчера в гастроном, смотрю, стоит наш мастер из кузницы, Во­ронков, возле автомата и этак умильно кого-то в театр приглашает. Меня прямо ударило — в новом-то проекте опять телефонизация не предусмотрена? Нет, думаю, врешь, не пройдет! Если я строю для своих людей до­ма, то уж это будут дома! И бегать к автомату свида­ния назначать не придется — ложись на диван, трубку к уху, и говори, пока не надоест.

Диденко усмехнулся, отметив про себя — «я строю» и «для своих людей», но промолчал. Как бы там ни было, есть у Григория Петровича и смелость мысли, и государственный подход к делу! Каждый раз, когда рас­сердишься на него или заметишь его ошибку, которую пропустить нельзя, — каждый раз директор в чем-то другом окажется и сильней, и решительней, поразит такой организаторской талантливостью, что невольно забудешь его промахи. С того дня, когда Григорий Пет­рович решил поставить новый регулятор на первой тур­бине, Диденко испытывал к нему восторженное чувство, близкое к влюбленности, и видел, что и весь заводской коллектив оценил смелое решение директора. Вот и се­годня: как ни нужны заводу новые дома, как ни кажет­ся порою, что важнее всего — побольше жилой площа­ди, пусть без лифтов, холодильных шкафов и телефонов, лишь бы поскорее! — нет, не допустил этого Немиров, все совещание повернул по-своему.

Понравилось Диденко и желание директора сразу после заседания поехать сюда — пройтись по тому ме­сту, где в будущем году вырастут дома, окруженные зеленью, пройтись и зримо представить себе, как оно тут получится.

— Хорошо! Только вот эти коробки дело портят.

— Ничего, еще послужат! — откликнулся Диденко. — Городок турбостроителей! Когда все соединится зелены­ми массивами, старые дома вольются в ансамбль!

Сказав это, он сам удивился, что впервые, вопреки сложившейся на заводе привычке, назвал эти дома «ста­рыми». А ведь скоро это новое определение приживется!

— Давай-ка пройдемся малость, — предложил Ди­денко.

Они вышли на проспект. Немиров отпустил машину. Пройдя немного, оба оглянулись. Непригляден был пустырь, но разве они видели пустырь? Перед их глаза­ми стояли новые дома с балконами, с широкими окнами, за которыми белеют занавески и приманчиво загорают­ся сотни огней.

— Первого начнут подвозить, — сказал Немиров. — Я с них глаз не спущу, пока не развернут работы на полный ход.

— Пока не построят, — поправил Диденко.

— Это уж само собой! — весело согласился Неми­ров. — У меня не помешкаешь! А ну, Николай Гаврило­вич, пошли ко мне, спрыснем хорошее начало, чтоб дальше не засохло, а? Может, и Клава уже дома. Твою Катюшу вызвоним. Поболтаем, отдохнем.

Клавы дома не было, Григорий Петрович сразу при­нялся звонить ей. Как всегда по вечерам, найти ее было трудно: в плановом отделе нет, говорят — наверно, в ди­рекции; в дирекции советуют позвонить в партком; в парткоме отвечают — только что была, может быть у главного инженера, а там сообщают — да, забегала, но уже ушла.

— Очень она занята сейчас, — с сердцем бросив трубку, объяснил Григорий Петрович. — Я и не вижу ее совсем.

— Да, они там воюют вовсю, — подтвердил Диден­ко. — Молодцы! Брянцев крутится, как на горячей ско­вороде, а они все подпекают, все подпекают!

Немиров повеселел — конечно, Клава просто занята. Хотелось расспросить, в чем там дело, но неловко пока­зывать Диденко, что Клава ничего толком не рассказы­вает. Интересно, как там чувствует себя толстяк?

А Диденко в свою очередь взялся за телефон. Неж­ная и насмешливая улыбка проступила в его лице еще до того, как он дозвонился. Что-то она сейчас делает, Катя-Катюша?

Вчера вечером он застал Катю в слезах. Лежит на кровати и плачет навзрыд. Стал допытываться, из-за чего, — разрыдалась еще пуще. Оказывается, «прорабо­тали на педсовете».

«Хвалили, хвалили, и вдруг… — она всхлипнула, — «слишком увлекается иллюстративными материала­ми»! — Всхлип. — «Ищет дешевой популярности у ре­бят...» — Всхлип. — «Заинтересовать умеет, а конкрет­ного знания географических сведений не добивается...»

Диденко пробовал утешить и успокоить, робко вы­сказал мысль, что, может быть, какая-то доля истины в этой критике есть.

«Ну и что? Даже если есть? — выкрикнула Катя и снова громко всхлипнула. — Мне-то от этого не легче?! При всем коллективе...»

Он вздумал напомить ей, как она сама посмеива­лась над ним, когда он расстраивался, и предлагала «поскулить вместе», но Катя оттолкнула его и сквозь слезы крикнула:

«Так ты партийный работник! Что ты нас сравнива­ешь? Ты привык, ты других учишь самокритике, ты обязан воспринимать ее... а я не могу, не могу, не мо­гу, когда при всех!..»

Катя отозвалась веселым, но не домашним, а тем другим голосом, каким говорила в школе.

— Катюша, я у Немировых. Приезжай и ты!

— Хорошо, Коля, только немного погодя, у меня тут товарищи зашли.

— Эбро — Тахо — Гвадалквивир?

— Ara!