Читаем Дни нашей жизни полностью

Значит, ее подружки-географы сбежались обсуждать вчерашний педсовет.  Диденко  дразнит  их  учениче­ской скороговоркой: «Сена — Луара — Рона — Гарона — Эбро — Тахо — Гвадалквивир!» Легко себе представить, как сейчас от них достается всем инспекторам и заву­чам! У Кати принцип: ребят надо увлечь, тогда знания сами уложатся в голове. Диденко тоже уверен, что ре­бят надо увлечь, он гордится Катиной популярностью среди школьников и склонен заочно признать завуча н всех инспекторов сухарями.

— Что ж, подождем, пока наши работяги присоеди­нятся, — сказал Диденко, уселся в кресло и на миг при­крыл глаза.

Подошел час отдыха — и сразу навалилась уста­лость,   и   хочется   беспечно   поболтать  о   разных разностях с милым человеком, настраивающим сейчас радиоприемник, с талантливым, умным человеком, кото­рый так нравится Диденко... и забыть, что это он сде­лал ошибку, разрастающуюся из-за его упорства, и пора поговорить с ним начистоту, пока ошибка не зашла слишком далеко.

Григорий Петрович поймал в эфире музыку и усел­ся напротив Диденко в другое кресло. У обоих было сегодня приподнятое настроение — добились-таки уско­рения строительства новых домов! А Немирову радост­нее стало оттого, что Клава, видимо, действительно крепко занята на заводе и только потому так поздно возвращается.

— Саганского тоже подпекают? — как бы между прочим справился Немиров. И засмеялся: — Если «меч­те самолюбивого директора» жарко, то должно пере­пасть и самому директору?

— Да уж это как полагается! — с улыбкой сказал Диденко. — Так что не мечтай, Григорий Петрович, о покладистом парторге. С покладистым хлопот не обе­решься!

— Так это смотря какой директор, я думаю.

— Что ж, Саганский директор неплохой, только ра­ботать с ним мне не хотелось бы. Заметил, до чего он хитер и изворотлив? Никогда прямо не скажет — да  или нет, все вокруг да около крутит...

— Я, значит, лучше?

Вопрос шутливый, но ответ ожидается с интересом. Уже давно не было между ними крупных разногласий, но и полного ладу не было, а в последнее время наме­тились такие вопросы, что приходилось ходить вокруг них будто вокруг взрывчатки — того и гляди сдетонирует.

Диденко из-под опущенных век зорко вгляделся в настороженное лицо директора и серьезно ответил:

— Не знаю.

Помолчал и повторил:

— Не знаю.

И вдруг, выпрямившись в кресле и сразу взбодрив­шись, пылко заговорил:

— Давай начистоту, Григорий Петрович! Чего ты тянешь и виляешь с планированием? Почему? Думаешь я не вижу и не понимаю, что ты хитришь, недоговари­ваешь и наводишь тень на плетень? Вижу. Понимаю!

Григорий Петрович весь подобрался, но ответил ми­ролюбиво:

— Ну вот тебе раз! «Виляешь, хитришь». Сразу формулировочки! — И пожестче: — Хочешь делать очер­тя голову? А я не хочу и не буду. Я директор, я эти вопросы решаю, и я отвечать буду!

— Ты решаешь, Григорий Петрович, твою власть никто не колеблет. Но отвечаешь не ты один. И заинте­ресован в турбинах не только ты. Очертя голову никто делать не хочет. Но делать-то нужно!

Сдержав раздражение, Немиров ответил еще миро­любивее:

— А то как же? Каширину поручено подработать. На парткоме ведь я не отказывался? Только надо проду­мать, найти формы. Вот и все. Зачем же сразу обост­рять?

Он подошел к приемнику и пустил музыку погром­че. Передавалась опера, и опера хорошо знакомая, но не вспомнить было какая. Вслушиваясь в переплетаю­щиеся голоса певцов, Григорий Петрович старался уяс­нить для самого себя: почему он так не хочет этого внутризаводского стахановского планирования? В це­хах волнуются, требуют. Конечно, оно удобнее — рас­планировать работы по всем четырем турбинам, а зна­чит — и всю работу завода, потому что одно связано с другим. Но это значит написать черным по белому: четыре турбины к  1  октября.  Вторую — к 1   июля, третью — к 15 августа и так далее. А могу я дать га­рантию, что ни с одной не запоздаю? Не может разве случиться, что первые две дам в срок, а вторые две не­много задержу? А тут — хомут на шею.

— Что это такое, не узнаешь, Николай Гаврилович?

— «Князь Игорь», — проворчал Диденко, подошел и решительно приглушил музыку, так что она еле-еле ак­компанировала его голосу. — Послушай, Григорий Пет­рович! Мы с тобой не дети. Единое планирование нуж­но! На парткоме об этом говорили достаточно резко, так? Решение принято: «Поставить вопрос перед дирек­цией о необходимости...» Так? И ты, единоначаль­ник, решающий эти вопросы, ты не протестовал, ты голосовал вместе со всеми, только оговорочку сделал: надо, мол, подработать, продумать... Но с того парткома десять дней прошло, а воз ни с места. Каширин и не ше­велится. А ты делаешь вид, будто никакого решения и не было. Что, не так?

Немиров натянуто улыбнулся:

— Экой ты, право... торопыга! Я дал Каширину указания. Продумаем, найдем формы...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Театр
Театр

Тирсо де Молина принадлежит к драматургам так называемого «круга Лопе де Веги», но стоит в нем несколько особняком, предвосхищая некоторые более поздние тенденции в развитии испанской драмы, обретшие окончательную форму в творчестве П. Кальдерона. В частности, он стремится к созданию смысловой и сюжетной связи между основной и второстепенной интригой пьесы. Традиционно считается, что комедии Тирсо де Молины отличаются острым и смелым, особенно для монаха, юмором и сильными женскими образами. В разном ключе образ сильной женщины разрабатывается в пьесе «Антона Гарсия» («Antona Garcia», 1623), в комедиях «Мари-Эрнандес, галисийка» («Mari-Hernandez, la gallega», 1625) и «Благочестивая Марта» («Marta la piadosa», 1614), в библейской драме «Месть Фамари» («La venganza de Tamar», до 1614) и др.Первое русское издание собрания комедий Тирсо, в которое вошли:Осужденный за недостаток верыБлагочестивая МартаСевильский озорник, или Каменный гостьДон Хиль — Зеленые штаны

Тирсо де Молина

Драматургия / Комедия / Европейская старинная литература / Стихи и поэзия / Древние книги
Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия