Дни, полные любви и смерти. Лучшее

Блонди не страдала утренней тошнотой, в отличие от большинства жителей Мира, – этот недостаток направленной селекцией еще не устранили. Но Мир не дрейфил. Где-то внизу стояла гигантская мембрана, и древний океан был заточен между ней и огромной твердью Геенны-земли. Но монстр-океан бился, рвался на свободу и все никак не мог утихомириться: он оставался прежним старым Левиафаном.

Вдоль всех улиц Всемирного Города тянулись узкие (шириной не более пяти человеческих ростов) полоски пухлой, невероятно плодородной земли и такие же узкие каналы. В соленой воде бултыхались рыбы и угри, кишели черепахи с темными панцирями и клубился сине-зеленый планктон, такой плотный, будто по нему можно было ходить. В пресной воде плавали пресноводные рыбы, черепахи и змеи, а порой эта вода казалась почти твердой из-за обилия водорослей. В смешанной воде теснились упитанные креветки и обитатели бывших рек. После воды опять шла полоса земли, за ней – канава с химической жидкостью, куда люди опорожняли кишечник и мочевой пузырь и сбрасывали всякий ненужный хлам и откуда потом можно было экстрагировать множество полезных веществ. Дальше – опять полоски земли, а за ними – здания очередного квартала, не слишком большого, как и везде в Городе. Лодки плыли по странным каналам-эстакадам, над ними вздымались бесконечные мосты, и все это – среди калейдоскопа волнующихся вод и возбужденной земли. Все привычное, но такое разное.

– Двух вещей похожих не найдешь! – радовался Уильям, его утренняя дурнота прошла. – Все разные и всё разное в этом мире, который невозможно обойти за целую жизнь. Чудеса здесь никогда не кончаются!

– Уильям, послушай, мне надо тебе кое-что сказать, – перебила его Блонди.

– Скажи мне, Блонди, что находится за Лесом за пределами Мира, ведь Мир нескончаем?

– Мир за пределами Леса – вот что находится за Лесом за пределами Мира, – объяснила ему Блонди. – Если ты хочешь попасть в Лес, тогда пошли. Но, пожалуйста, не расстраивайся, если он покажется тебе не таким уж величественным.

– Как это не таким? Я – Уильям Моррис. Мой тезка придумал название этого Леса и его внешний вид тоже.

– Твой тезка придумал… э-э-э… дизайн не только леса, но и кое-чего еще, – сказала Блонди.

Почти то же самое говорил Уильяму вчера смотритель! Что бы это значило?

Они подошли к большому измельчительному комбинату на Двадцатой улице и остались там на час поработать.

– Ты не понял меня, да, малыш Уильям? – спросила Блонди.

– Почему же, я понял. Я понимаю, что все везде разное. И мне этого достаточно.

– Да, наверное, тебе этого достаточно. – И Блонди грустно вздохнула (на измельчительном комбинате измельчали тех горожан, кто уже состарился).

Они зашагали дальше по улицам и переулкам бесконечного Города. Прошли Двадцать первую улицу, Двадцать вторую и Двадцать третью. Даже писака не смог бы описать все те чудеса, что встретились им на пути. Ведь кругосветное путешествие – самое настоящее волшебство.

На Двадцать третьей улице шумел карнавал. Зазывуны, ловчуны, выпендруны, негруны, паркуны и лохуны. Посетители и относились к лохунам, но страдали несильно. Музыка играла очень громко, даже когда предполагалось исполнять менуэт или еще что-то допотопное. Там была даже паровая каллиопа с настоящим паровым котлом. Были лотки, где продавали гамбургеры, – над ними витал чудесный аромат чеснока, и не важно, что гамбургеры делались из сырья с измельчительного комбината, смешанного с фаршем из водяных лилий. Здесь играли в азартные игры, здесь были кабинки для поцелуев и комнаты для объятий, аттракционы и колеса удачи, винные и пивные бары, мини-бордели и стенды, в которых под тентами из ракушечной ткани красовались уроды и падшие женщины.

Неужели кто-то может чувствовать себя слишком старым для карнавала? Тогда пусть объявляет себя стариком и отправляется на измельчительный комбинат.

Но вперед! Если хочешь обойти Всемирный Город за одну жизнь, не стоит задерживаться на одном месте. На Двадцать четвертой (или то была Двадцать пятая?) теснились увеселительные заведения, чуть дальше громоздился «Приют Кошечек». Вволю наевшись и нагулявшись по салунам и борделям, плутая меж завлекательных витрин с выставленными там девушками, можно было пойти и сладостно помяукать вместе с кошечками в Приюте, построенном в форме пчелиных сот. Блонди отправилась туда часок поработать: ее там отлично знали, и она пользовалась большой популярностью.

Но снова вперед! Во Всемирном Городе все такое разное, и чем дальше – тем интереснее.

Район Двадцать седьмой и Двадцать восьмой улиц – средоточие ночной жизни Города, именно здесь находятся все знаменитые кабаре. Голову кружит запах джина, прошлое и настоящее сплетаются вместе, даря невнятные ожидания и всепоглощающую ностальгию. Здесь так же шумно, как на Вестсайд-Шоу-Сквер, и так же просто, как во «Всякой всячине» и «Подушечном Дворце», по-плотски жарко, как в борделях, но более мило, чем в «Приюте Кошечек». Да, пожалуй, это было самое волнующее место из всех, что Уильям повидал во Всемирном Городе.