Дни, полные любви и смерти. Лучшее

– Опять говорун на мою голову, – сказала девушка. – Конечно нет. Мое имя Кенди Калабаш[126], я получила его, когда раздавали имена. Это совершенно другое имя.

Конечно, совершенно другое имя. Но почему тогда он так встревожен и разочарован?

– Кенди, ты пойдешь со мной на запад? – спросил Уильям.

– Пожалуй, да. Немного прогуляюсь, но если только не надо будет говорить.

И Уильям Моррис с Кенди Калабаш отправились в путешествие по Городу, который был Миром. Чисто по совпадению они стартовали от камня, на котором было выбито «Шаблон 35 353», и Уильям слегка запаниковал. Но потом подумал: с чего бы? Номер же другой, не тот, что был в начале. Всемирный Город всегда разнообразен.

Но почему-то он пустился бежать. Кенди не отставала. Не читунья, не говорунья, зато верная спутница. Молодые люди пробежали десять кварталов, потом двенадцать.

На Четырнадцатой улице они остановились посмотреть «Водный Балет». Он был почти такой же, как на другой Четырнадцатой улице, но все же не совсем. Потом зашли пообедать водорослями и планктоном в заведение быстрого питания на Пятнадцатой улице, а после еды отправились на Шестнадцатую улицу, к Выставочному Залу Всемирной Воли. Глаза, полные надежды, смогли увидеть маленькие отличия при общем совершенном сходстве. Но Всемирный Город всегда разнообразен.

Они подошли к комплексу «Скальный город» на Семнадцатой улице. Рядом прогуливалась искусственная антилопа. В прошлый раз ее здесь не было, сказал себе Уильям. А значит, есть надежда.

Вскоре Уильям заметил высокого немолодого человека с гордой осанкой и повязкой «Смотритель» на руке. Это был другой человек, хотя, возможно, родной брат или даже близнец того, с кем Уильям разговаривал два дня назад.

– Неужели все повторяется? – в глубокой тоске спросил Уильям этого человека. – Неужели все эти здания и камни совершенно одинаковые?

– Не совсем, – ответил человек. – Пятна грязи на них иногда бывают разной формы.

– Меня зовут Уильям Моррис. – Уильям храбро решил все начать заново.

– Ясно дело. «Уильям Моррис» – самый узнаваемый тип людей.

– Вы сказали… Нет, другой, похожий на вас человек сказал, что мой тезка, чье имя я получил, когда раздавали имена, создал не только Лес за пределами Мира, но и кое-что еще, – запинаясь, проговорил Уильям. – Что еще он создал?

– Обои, – ответил человек.

И Уильям упал в обморок.

Нет, Кенди не покинула его. Она же была верный друг. Она подняла его на закорки и понесла. Мимо Восемнадцатой улицы и площади Вестсайд-Шоу-Сквер, мимо «Всякой всячины» и «Подушечного Дворца», где она (нет, другая девушка, похожая на нее) в прошлый раз повернула обратно.

– Все одно и то же, опять одно и то же, – стонал Уильям у нее на спине.

– Тихо ты, говорун, – отвечала она почему-то с жалостью.

Впереди замаячила Двадцатая улица, и на ней – измельчительный комбинат. Кенди втащила Уильяма внутрь и бросила на бетонный блок.

– Он состарился, – объяснила Кенди работнику комбината. – Ну надо же, какой стал старый и дряхлый!

Так много слов за раз она еще не произносила.

Кенди была девушка без предрассудков и вдобавок сегодня еще не занималась никаким трудом. Поэтому она решила часок поработать на измельчительном комбинате (измельчали здесь, как известно, стариков).

И вот на конвейерной ленте показалась голова Уильяма! Кенди улыбнулась и измельчила его бережно, с несвойственной ей нежностью.

Она бы обязательно сказала какие-нибудь добрые прощальные слова, если бы только была говоруньей.

Хитропалые

Рассказ «Funnyfingers» завершен в феврале 1973 г. и опубликован в брошюре «Funnyfingers and Cabrito» (издательство «Pendragon Press», тираж 750 экз.) в 1976 г. Включен в авторский сборник «Iron Tears» («Железные слезы», 1992).

Предисловие [127] Эндрю Фергюсон

Спросите поклонников Лафферти, за что они его любят, и получите множество ответов, похожих один на другой. Он заставляет смеяться – нет, громко хохотать. Он демонстрирует удивительные возможности языков – не только английского. Он покажет вам мир (не только этот, но и другие) под таким углом, что все прежде известное вам о литературе перевернется с ног на голову.

Но есть нечто, о чем читатели почти не говорят. Может, потому, что Лафферти редко прибегает к такому приему, а может – потому что это очень и очень больно: он умеет разбивать сердце вдребезги.