Дни, полные любви и смерти. Лучшее

Четыре года старшей школы пролетели как один день. Селим выковал большую железную кривулю, на которой отчеканил: «Селим любит Ореаду». Он явно что-то знал насчет Ореады и железа. Но только пальцы у него были обычные, поэтому чеканку он делал не три секунды, а целых три недели. В общем, много всего произошло за эти четыре года, в основном радостного и приятного, так что об этом рассказывать нет смысла.

Они учились в университете и уже почти закончили его. Ореада по-прежнему выглядела как девяти– или десятилетняя девочка, и это сводило с ума. Они ходили на страшно мудреные курсы. Селим был настоящий гений, а Ореада всегда знала, в каком горшке или котле найти любой ответ, поэтому обоим сулили карьеру исследователей в очень важных областях. Хорошо, когда ты можешь взять в руки глубокое чистое знание в самый момент его рождения; когда можешь видеть будущее, рождающееся в котлах.

– Мы с вами подошли к той точке, когда необходимо создать совершенно новую систему идей и символов, – сказал однажды профессор одного весьма заумного курса. Потом он посмотрел на Ореаду. – Малышка, а ты что тут делаешь? Это университет, здесь занимаются серьезными делами.

– Знаю. Битый год я это слышу каждый день.

– Мы с вами стоим на распутье, как стояло человечество в те времена, когда только появилось понятие «распутье», – продолжил преподаватель. – Если бы это понятие – я сейчас не беру во внимание выбор, отображаемый графически, простыми расходящимися линиями, – не было изобретено, человечество так и осталось бы без всякого выбора, вынужденное принимать действительность такой, какая она есть. Десятки раз человечество уже застревало на тысячу лет в той или иной ситуации именно потому, что не могло сгенерировать ту или иную концепцию. Я подозреваю, что и сейчас мы топчемся с этим на месте именно потому, что не можем помыслить о движении в этой области. Необходима совершенно новая концепция, но я даже не представляю какая.

– Сегодня вечером сделаю, – пообещала Ореада.

– Что, опять в аудиторию забрела малышка? – раздраженно произнес профессор. – Ах да, припоминаю. Она постоянно показывает какую-то бумагу с подтверждением, что ей якобы двадцать один год и что она зачислена на этот спецкурс. Но эта бумага – чепуха. Ты просто маленькая девочка с детскими мозгами.

– Знаю, – печально кивнула Ореада. – И все же вечером я вам смастерю эту штуку.

– Какую штуку, деточка?

– Новую концепцию. Со всеми символами, которые к ней прилагаются.

– Интересно, из чего же мастерят концепции? – В голосе несчастного профессора прозвучало отчаяние.

– Думаю, моя будет в основном из железа. То есть я буду брать все, что есть в плавильных котлах, но, подозреваю, по большей части это будет железо.

– Господи спаси! – возопил преподаватель.

– Какое милое выражение, – заметила Ореада. – А ведь кто-то говорил, что вы неверующий.

– Вообще-то… – кашлянул преподаватель, заставив себя обращаться не к Ореаде, а к остальным студентам. – Вообще-то, если взглянуть назад с высоты нашего времени, кажется, что все предельно просто. И это естественно. Вот, например, алфавит. Вроде совсем не сложно, так? Да, мистер Левкович, мне хорошо известно, что существуют шипящие согласные. Немного юмора не повредит. Но алфавит был очень тяжел для человека в те времена, когда мы еще стояли у подножия…

– Endaktulos, то есть у пальцев ног, так это звучало изначально, – встряла Ореада.

– Успокойся, малышка, – мрачно бросил преподаватель и продолжил: – Когда человечество еще только стояло у подножия горы и опасливо смотрело вверх – вот тогда было тяжело.

– Да, потому что первые алфавиты ковали из железа, – объяснила Ореада, – и они были и правда тяжелые.

– То же самое и с арифметикой, – глубоко вздохнул преподаватель, игнорируя Ореаду. – Сейчас, оглядываясь назад, мы видим арифметику упорядоченной и ясной. Но когда ее не было, а все в ней страшно нуждались, вот тогда было очень тяжело.

– Конечно, ведь первые цифры тоже делали из железа, – прошептала Ореада Селиму. – Не понимаю, почему он так злится, когда я говорю ему про сделанное из железа.

– Характер у него такой, – прошептал Селим в ответ. – Не обращай внимания.

– А теперь давайте подведем итог, – сказал преподаватель. – Если нам не удастся с помощью совершенно новой концепции – даже не представляю, что это может быть, – открыть новое измерение и новую символику, то нам, пожалуй, придется кончать с этим спецкурсом. А то и со всем миром, что уж мелочиться. На этой скорбной ноте прощаюсь с вами до завтра. Если оно будет, это завтра.

– Да не волнуйтесь вы так, мистер Железович, – сказала Ореада. – Сегодня вечером я все сделаю.

2