ДНК гения

Ей нравилось, когда он называл ее детским именем – Тата. Это звучало так уютно, мило, старомодно – Игорю вспоминались знакомые с детства стихи Чуковского:

Любит, любит наша Тата
Маленьких котят.
Но всего милее Татеньке
Не котенок полосатенький,
Не утенок,
Не цыпленок,
А курносый поросенок.

Поросенком рядом с Татой, казалось Игорю, смотрелся он сам. Не потому, что он был курносым или толстым, – не был, просто образный ряд выстраивался какой-то такой. Принцесса и Свинопас. Тата и Игорь. Хотя внешне все выглядело гармонично, им часто говорили, что они красивая пара.

А они не были парой, просто упорно держались вместе.

Это были такие же классические, как балет, отношения. Игорь был в Тату безнадежно влюблен. Тата считала его своим лучшим другом.

Он и был им – и лучшим, и единственным.

Хороших подруг Тата не завела, в ее среде – в пыльном, душном и до рези ярком театральном мирке – девочки между собой отчаянно соперничали, объединяясь исключительно во временные военные союзы против наиболее красивых и успешных из своей же среды.

Например, против Таты.

Ей здорово доставалось – она ведь даже без грима была чудо как хороша и при этом весьма талантлива.

Преподаватели прочили ей карьеру примы, и сразу после училища Тату взяли в Большой театр. Для начала в кордебалет, но Тата в себя верила.

И Игорь верил в Тату.

Чтобы быть поближе к любимой, он устроился в театральную костюмерную мастерскую – с дипломом знаменитой ленинградской «Мухи» это не составило труда.

Специальностью Игоря была монументально-декоративная живопись, но писать картины «для души» он мог и в свободное время, а создавать декорации и оформлять сцену оказалось тоже весьма интересно. К тому же в театре Игорь, как мог, помогал любимой Тате, неизменно принимая ее сторону в неизбежных закулисных противостояниях. Ну и ревниво оберегал ее, потому что к молодой балерине, которая была красавицей не только в сценическим образе, проявляли внимание самые разные мужчины. Игорь же был не из тех художников, которые не держали в руках ничего тяжелее палитры и кисти, так что мог при необходимости уверенно постоять за любимую.

А Тата любила не Игоря.

Тата любила танец и поклонялась богу балета, воплощением которого искренне считала великого Роберта Гуреева.

К Гурееву Игорь Тату не ревновал.

Роберт Гуреев был человеком другого измерения, не реальным соперником, которого можно было бы вызвать на дуэль или попросту взять за грудки, а мифическим персонажем вроде Орфея или Геракла.

К тому же Игорь и сам был влюблен в Гуреева – не как в мужчину, разумеется, с ориентацией у Игоря все было в полном порядке, а как в артиста.

Когда-то они с Татой и сошлись именно на почве общей любви к творчеству Великого Роберта, как говорится, судьба свела: случайно оказались рядом в зале на одном из балетных спектаклей с участием Гуреева.

– Он весь нездешний, ты видишь? – восторгалась Тата. – В его танце присутствуют недоговоренность, недосказанность, отрешенность и углубленность в себя. Наверное, он и в жизни такой – замкнутый и непри-ступный.

– Но в газетах же пишут…

– «Боже вас сохрани – не читайте до обеда советских газет!» – не слушая возражений, парировала Тата цитатой из Булгакова.

Игорь не спорил, моральный облик кумира его не интересовал. Богу – богово, Великий Роберт имел право жить по своему желанию и разумению, ведь без свободы нет творчества, это понимает каждый, кто хоть как-то причастен к искусству.

У Игоря не получалось стать известным художником, но он от этого особенно не страдал – бывает, не дано. Что его действительно крепко мучило, так это упорное нежелание Таты понять, что ее настоящая любовь – не на подмостках лучших мировых театров, а тут, рядом. Это же он – Игорь.

Хотя однажды Тата заметила:

– А ты немного похож на Гуреева, – и Игорь постарался довести сходство до максимума.

Это оказалось нетрудно, типаж у них был один: оба высокие, стройные, темноволосые, с резкими чертами лица. Достаточно было скопировать стрижку и манеру одеваться – и Игорь на фото сошел бы за близкого родственника Великого Роберта. Вот грацию движений танцовщика он перенять не сумел бы, но зато приобрел неплохую пластику, занимаясь восточными единоборствами.

А Тата продолжала не замечать, что ее идеал мужчины тут, рядом с ней.

Тата много и упорно работала.

В кордебалете она не задержалась и уже через полгода получила партию принцессы Флорины в «Спящей красавице». Потом были Аврора, Раймонда, неповторимые образы пушкинской Марии в «Бахчисарайском фонтане» и шекспировской Джульетты – пусть не в основном составе, в запасе, но все же. Тата росла.

Имя Татьяны Громовой стало появляться на афишах, ею заинтересовались критики, у нее появились свои поклонники. Одним из них оказался известный меценат, спонсор театра, пожелавший познакомиться с перспективной молодой танцовщицей поближе…

Татьяна этой близости воспротивилась.

– Можно подумать, богиня танца! – злословили за кулисами. – Да кем она себя вообразила, Улановой?