ДНК. Твои не родные

— Егор Александрович, так иногда бывает пациенту становится лучше перед тем, как он умирает. Это называется ложным улучшением. Мне очень жаль. У вас есть ко мне вопросы? Любые? Я с радостью вам на них отвечу. Могу позвать дежурную медсестру она так же все расскажет.

— Ей было больно?

Почему-то меня ужасно сводило с ума, что она могла испытывать боль, а меня не было рядом.

— Скорей всего нет. Мы вливали ей обезболивающее на всякий случай. На внешние раздражители она не реагировала. И ушла очень тихо, во сне. Поэтому я думаю, что она совсем ничего не чувствовала в этот момент.

— Хорошо. Спасибо.

Я собрался выйти, мне срочно нужно было покинуть это место, выскочить оттуда на воздух, я задыхался и не понимал, как дергаю свой галстук ледяными пальцами. Не могу здесь находится. Жуткий запах словно смерть в самом воздухе летает и ощущение безысходности. Вот здесь уже ничего исправить нельзя.

— Эльвира Владимировна отдаст вам вещи вашей мамы.

— Да. Хорошо.

Я его плохо слышал, смутно, как в тумане и сквозь бетонные стены. Поднялся наверх, забрал пластиковый пакет с каким-то ужасающим ощущением, что вот и все что от нее осталось. Был человек, жил, дышал. Поступил в больницу со своими личными вещами… и уже не вышел с нее. Только пластиковый пакет. Я вышел на улицу. Нет слез не было. Точнее они были где-то глубоко внутри. Они лились сплошным потоком, топили меня, корёжили мне душу. Мне казалось, что я так ничего и не сказал ей… что даже в нашу последнюю встречу я говорил, о чем угодно только не о любви к ней. Я ее упрекал. Я ее винил. Больше мне было нечего ей сказать. А теперь уже слишком поздно.

И ужасно острое болезненное понимание, что я безумно сильно любил свою мать. Несмотря ни на что. Несмотря на ее тяжелый характер я обожал ее. Только расставание с Аней ей так и не простил. Понимал, что права она, а простить так и не смог.

Подошел к машине, достал сигарету, сунул ее в рот, прикурил, и сильно затянулся. Так сильно, что легкие расперло от дыма. Закашлялся. Дрожащими пальцами открыл пакет, который отдала мне медсестра и горько усмехнулся — мама как всегда в своем репертуаре даже в больницу взяла косметичку. Она всегда любила быть ухоженной и красивой. Отец смотрел на нее с блеском в глазах до самой смерти. И я ни разу не слышал, чтоб у него были интрижки на стороне. Мама была особенной женщиной с железным характером, но он ее очень любил. Я положил на ладонь ее сережки и кольцо обручальное. Стиснул сильно так что золото впилось в кожу. Вот и все…остаются только вещи. Трогать и вспоминать. Вспоминать их на ней. Косметичку к лицу подносить чтоб запах почувствовать. А потом и его не станет.

Внимание привлек ее сотовый. Достал его с пакета и сунул в карман штанов. Положил сережки и кольцо в портмоне, а косметичку аккуратно спрятал в бардачок.

Домой ехать не хотелось…Да и зачем? Видеть лицо, опостылевшей до волчьего воя, Лены? Или смотреть на дом, в котором больше нет родных лиц? Это здание мне больше и домом не кажется. Просто строение душа которого заключалась в населявших его людях. А их там больше не осталось. Мне до дикой боли захотелось к Ане. Улечься где-то там у ее ног и валятся там побитой, раненой псиной только чтоб сейчас не прогоняла, просто рядом побыла. Мне рядом с ней легче станет. Я точно знал. И в то же время был уверен, что прогонит она меня…не до моих проблем ей ни сейчас, ни вообще. Это я сдыхал без нее все эти годы, а она…она как всегда гордая и независимая. Она и без меня жить научилась. Да и на хер я ей н нужен с болью своей.

За руль сел, а в голове пульсирует, что она мне про брата сказала…Какого черта? Почему я ничего об этом не знал. Мои ведь должны были нарыть. Или плохо рыли или концы в воду хорошо спрятал кто-то. Вспомнил тот день, когда мне фото этого придурка с деревни привезли. Фото где он весь поломанный в траве лежит от боли корчится. Мне тогда этого достаточно было. Если б сам поехал убил бы его. Только пачкаться о такое убожество не хотелось. Ничего я еще с Артема спрошу какого хрена никто не выяснил кто такой этот придурок прежде чем кости ему ломать. Если б тогда узнал, как поступил бы я? Выгнал бы ее…или все же выслушать смог бы. И если это не тот с деревни, то кто тогда? С кем она мне изменила? Чья дочь Маша?! Почему Аня утверждает, что она моя даже сейчас…почему черт возьми. Она ведь понимает, что я могу сделать и четвертый тест и что тогда?

Я не знаю сколько времени наматывал по городу круги. Уже давно стемнело, и я понятия не имел на какой улице нахожусь. Свернул к какому-то магазину с вывеской «круглосуточно» купил бутылку коньяка и сел в машину на переднее сидение. Разрывался мой сотовый. Я на хер выключил его и зашвырнул куда-то в машину. Просидел там несколько часов, глотая коньяк из горлышка, потом сам не понял, как за руль сел и к ней поехал. Руки сами руль крутили. Не важно, что ей плевать. Я просто где-то рядом посижу. Нет у меня сил сейчас ее ненавидеть. Нет сил воевать с ней. Устал я оказывается смертельно. Осточертело все.