Пока Егора не было, я часто думала о нем…понять не могла зачем ему нужны мы. И не находила ответ на этот вопрос. И слов, что говорил мне в ту ночь…они снова и снова всплывали в памяти. Нельзя так притворяться. Да и пьян он был чтоб контролировать себя настолько. Пусть Егор и был манипулятором…но не в таком состоянии и мне почему-то казалось, что ночью он был со мной настоящим. Конечно я понимала, что где-то внутри я начала искать ему оправдания, что проклятое сердце пытается найти для себя хотя бы одну лазейку чтобы иметь право любить его без адских мук и всплесков ненависти к себе за эту любовь и находит, черт его подери, он очень умело находит тысячи лазеек, чтобы снова начать сходить с ума по этому ублюдку, обрекшему меня и свою дочь на жалкое существование. Я не имею никакого морального права его прощать. Из-за Маши. Не из-за себя. Как бы не хотелось и как бы сильно его не любила я не прощу ему ее детство, которое могло быть намного лучше…И, да, он в этом виноват.
Эти дни Нина выслала нам разные программы для занятий с ребенком. Она выявила у Маши множество психологических проблем, но вместе с этим уверила меня, что это обратимо и при правильном подходе все ее проблемы обязательно исчезнут. Оставалось лишь дождаться результатов генетических анализов…я с ужасом думала о разговоре Нины с Егором о том, что я назвала его отцом Маши…А что я должна была сделать? Продолжать отрицать? Это единственный шанс моего ребенка к лучшему будущему и мне плевать верит ли он в свое отцовство…самое последнее что я хотела — это заставить его принять Машу насильно. Любовь к ребенку рождается на уровне подсознания и не имеет ни малейшего отношения к тестам днк. Пока тест отрицательный — не люблю, а стал вдруг положительным резко проснулись отцовские чувства. Так не бывает. Они либо есть изначально, либо напрочь отсутствуют. И я больше всего не хотела, чтоб Маша страдала из-за его нелюбви как я в свое время страдала от понимания, что отцу совершенно не нужна и что он не сделал ни одной попытки найти меня…Сейчас, став матерью, я совершенно не понимала, как можно сознательно отказаться от своего ребенка.
В тот день мы говорили с Ниной, и она сказала совершенно непонятную для меня вещь… я даже не смогла ее до конца принять — в некоторых людях отсутствует любовь к своему потомству не возникает она ни при близком контакте, ни при его отсутствии. Их чувства атрофированы и совершенно не просыпаются. А мужчины и вовсе устроены совершенно иначе.
И как бы странно это не звучало иногда готовы любить чужих детей намного сильнее собственных лишь потому что ассоциируют их с любимой женщиной…Но тема отцовства болезненна…Нина много чего говорила о Егоре, а точнее не так о нем, как о ситуации в целом. Я не могу сказать, что мне это помогло его понять…нет, к сожалению, не помогло. Я даже не представляла, как он мог допустить мысль что Маша не его дочь как вообще посмел делать эти мерзкие анализы. Откуда в наших безумных чувствах где каждый был продолжением другого могла появится вот эта грязь недоверия…а потом вспоминала как он кричал мне о моем брате. О том, что видел нас вместе. Сейчас я могла анализировать и думать об этом снова и снова…кто-то следил за мной и сделал наши снимки…мои с Толиком. И на это был способен лишь один человек — Лена.
Она кого-то наняла, чтоб убрать меня с дороги… и даже это не было ему оправданием. Он поверил. Кому-то. Не мне. Он смог равнодушно выставить нас на улицу, и я никогда не забуду той отчаянной боли, когда я с младенцем на руках смотрела на закрытые ворота и окна его дома и не знала, что мне теперь делать.
Такое не прощают…да, я все еще люблю его, я все еще хочу его как мужчину, но я не хочу его обратно в свою жизнь. Я никогда не забуду какую боль он мне причинил.
А сама каким-то образом пока думала пришла опять к комнате Егора…не знаю зачем. Наверное, затем чтобы опять посмотреть на тот самый ящик со своим кольцом и фото. Какое-то маниакальное желание думать о том зачем ему все это здесь именно в его логове. Неужели он достает мое фото и смотрит на него?
Открыла ящик и вздрогнула — теперь там лежала еще прозрачная пластиковая папка и сквозь пластик просвечивали какие-то документы. Я взяла ее чуть дрогнувшей рукой и достала оттуда …те самые проклятые тесты. Словно гадюку ядовитую в руки взяла.
Долго смотрела на заключение, перечитывала медицинские термины, пока не опустила взгляд на число и подпись и это была не подпись Егора. Первый тест на ДНК сделала его мать… и сделала еще тогда, когда я была в роддоме.
А ведь она даже туда не приезжала. Егор сказал, что она приболела и боится заразить меня и ребенка. Два других теста уже делал Егор.
Впрочем, какая разница кто их делал. Все это ложь. Все это сущий бред. Маша его дочь и я это знаю так же как, я знаю, что я — это я.